Двадцать пять лет на Кавказе (1842–1867) - читать онлайн книгу. Автор: Арнольд Зиссерман cтр.№ 145

В Дербент приехал я вечером к губернатору покойному Ю. Ф. Минквицу. Он был очень рад привезенному мною известию, расспрашивал о Тифлисе, о князе Воронцове, у которого он долго был адъютантом, и убедил меня остаться ночевать, не рискуя в темную ночь пускаться по ужасной дороге, по его словам, еще худшей, чем пройденная мною. Послушался я его и с большим у довольствием растянулся на коврах у какого-то персиянина, у которого отвели мне квартиру. После шестисуточной убийственной, безостановочной езды все члены были как избитые…

Выехав на следующей день с рассветом, я к вечеру дотащился до Шуры и явился прямо к бригадному генералу нашему Волкову, оставшемуся после отъезда князя Аргутинского временно командующим войсками, а через день отправился в полковую штаб-квартиру Ишкарты.

Полковник Броневский весьма подробно расспрашивал меня о поездке, очень интересовался рассказом о синопской победе, причем весьма метко выразился: «Нахимов вразумил турок», разрешил мне остаться несколько дней отдохнуть и затем отправляться обратно в Чирь-Юрт к своей роте. Это последнее приказание было для меня просто страшным ударом. При одной мысли опять попасть в передрягу к Б. меня коробило. Я решился пустить в ход все средства, чтоб отделаться от 1-го батальона и перейти в какой-нибудь другой. Однако в Ишкарты попытки мои ни к чему не повели. Ни полковой адъютант, ни майор Котляревский, которых я убедительно просил о ходатайстве у полкового командира, не решились взяться за это; сам я тем менее решился прямо явиться с просьбой. Таковы были отношения к строгому, упрямо педантическому командиру!..

Никакого другого исхода не было, пришлось подчиниться злой судьбе и отправляться в Чирь-Юрт. Через несколько дней я выехал в Шуру, чтобы там дождаться первой оказии от нашего батальона. Но в Шуре совершено неожиданно произошел со мной необычайный случай. Когда я явился к генералу Волкову, у него был капитан Апшеронского полка князь Иван Багратион, с которым мы были знакомы по встречам в походах. Увидев меня, он вдруг обратился к генералу с озадачившими меня словами: «Вот, ваше превосходительство, судьба посылает нам клад – такого «первого любовника» в целом Дагестане не найдете!».

Я посмотрел на Багратиона, на улыбнувшегося генерала с совершенным недоумением. Что за история! Какой я «первый любовник», когда я просто ротный командир, пришедший явиться по обязанности службы к начальству?

Багратион поспешил рассеять мое недоумение. Дело в том, что Петр Аполлонович Волков хотя и был генерал с весьма воинственной, суровой наружностью, но в сущности – добрейший человек, хлебосол и большой любитель всяких удовольствий, кавалькад, вокально-инструментальных вечеров и особенно любительских спектаклей. Оставшись временно главным начальником в крае, он мог, не стесняясь, дать более обширные размеры устройству любимых развлечений. Затеян был театр не на шутку, конечно, с благотворительной целью. Багратион – музыкант, певец, танцор, одним словом, тип воспитанника школы гвардейских юнкеров или пажей и гвардейского кирасирского офицера сороковых годов – был избран режиссером и главным распорядителем, он же писал музыку для куплетного пения, он же обучал оркестр, он же направлял работы декораций, распределял роли и прочее. Труппа составилась такая, что можно бы с большим успехом выступить на любом провинциальном театре; особенно женский персонал был хорош благодаря супруге одного артиллерийского офицера, бывшей до замужества актрисой. Недоставало только первого любовника – все кандидаты не удовлетворяли требовательного Багратиона; ломали себе головы, где бы раздобыть такового… В это-то время я явился, и Багратион, уже не знаю почему, хотел видеть во мне недававшийся им клад.

Я, само собой, стал открещиваться от предложенной чести, уверяя, что в жизни моей никогда на сцену не выступал, не умею петь и одержим большой робостью. Ничего не помогало. Мне приказано остаться в Шуре, взять роль для первого представления, и если дебют выйдет плох, тогда меня отпустят. Багратион предложил мне поселиться у него в квартире, и таким образом вместо скучнейшего Чирь-Юрта и нервного расстройства, причиняемого майором, я очутился в столице Дагестана, среди разгара самой кипучей, беззаботной веселости, между славными ребятами!..

Для первого дебюта, как теперь помню, пришлось мне выступить в водевиле «Нет действия без причины» в роли ревнивого молодого мужа. Роль я знал хорошо, на репетициях удостоился одобрений и Багратиона, и генерала, аккуратно на них присутствовавших, но когда подняли занавес и я очутился на сцене, перед несколькими стами зрителей, когда в первом ряду кресел увидел серьезное лицо полкового командира Броневского и мне представился строжайший приказ по полку «с посажением на гауптвахту», я растерялся. Сердце забило сильнейшую тревогу, пот выступил на лбу, казалось, столбняк на меня нашел!.. Багратион за кулисами выходит из себя, делает мне угрожающие знаки, генерал хмуро посматривает, в публике кое-где улыбка… Гляжу – грозный командир мой тоже улыбается и обращает ко мне ободрительный взгляд; тогда только я вздохнул свободнее, пришел в себя и, чтобы загладить неловкость, происшедшую на сцене от моего продолжительного молчания, обратился к сидевшей между тем в затруднительном положении в роли моей жены даме с несколькими словами собственного сочинения, имевшими смысл какого-то извинения в рассеянности или нечто подобное, что было встречено одобрительным кивком генерала. Затем робость исподволь исчезла, и пьеса сошла изрядно. А в следующие представления смелость все преодолевала, даже иной раз и плохое знание роли.

Целых три месяца провел я в Шуре в качестве «первого любовника»; веселье шло каким-то запоем: то обеды, то балы в клубе, то вечера в частных домах, а главное – каждый день репетиции с завтраками, источник бесконечных забавнейших сцен, сплетен, мелких интриг, анекдотов. Война нас ничуть не смущала. После баш-кадык-ларского и ахалцыхского поражения турок в Азиатской Турции все было тихо. На Дунае особых дел тоже не было. А время-то ведь было тогда какое? Единственная газета «Русский инвалид» получалась через 25–30 дней после выхода, да и ту редко читали. Политикой заниматься не приличествовало офицеру; кто любил чтение, тот удовлетворял этой потребности романами, преимущественно переводными: Сю, Феваль, Дюма и Ко.

В течение этой зимы наш полковой командир был переведен в Тифлис обер-квартирмейстером. По общезаведенному обычаю в штаб-квартире полка устроили ему проводы, на которые был приглашен генерал Волков. Я поехал тоже. Был парадный обед, затем вечер. Перед домом зажгли несколько плошек и транспарант с вензелем П. Н. Броневского с надписью «Любимому начальнику благодарные подчиненные». Этой надписью виновник торжества был весьма доволен и, узнав, что она была моим сочинением, изъявил мне свою благодарность. На другой день после завтрака начались проводы, настоящие кавказские – с музыкой, песенниками, выстрелами, качаниями, скачкой верхом нескольких десятков офицеров и многократными остановками для тостов. На расстоянии 14 верст до Шуры в течение не менее пяти часов кутеж шел все crescendo, так что приехали уже в темноте, подгуляв крепко… Даже сам полковник не мог отделаться от настойчивых излияний преданности и благодарности, должен был выпить несколько лишних бокалов и был не в обыкновенном своем педантически-строгом настроении, постоянно повторяя: «Господа, я ничем не заслужил такого расположения; я четыре года простоял на своем посту как часовой, строго исполняющий свою обязанность». Но публика не унималась. Больше всех шумели чуть ли не те, которые не имели никакого повода заявлять свою любовь и преданность, испытывавшие на себе строгую ферулу командира… Но эта забавная черта до такой степени общая во всей России, что распространяться о ней нечего.