Смерть в Миракл Крик - читать онлайн книгу. Автор: Энджи Ким cтр.№ 75

В тот день, и еще много раз с тех пор (особенно, когда Мэри только вышла из комы без мозговых повреждений), она представляла себе, как поведает Янг о проступках Мэри, какое удовлетворение она испытает, рассказывая Янг, что ее распрекрасная дочурка не столь идеальна, как она ей рисовалась. И вот ей представился удобный случай все рассказать, не из чистой мелочности, а чтобы пояснить, в каких условиях происходил разговор с пожеланиями смерти детям. Но она не могла этого сделать. Она взглянула на лицо Янг, уставшее, запутавшееся, и заменила имя Мэри на «подросток в Макдональдсе».

Выслушав рассказ Терезы, Янг сказала:

– Пак был прав, Элизабет говорила, что желает Генри смерти. Как может мать так говорить?

Тереза совершенно спокойно пересказала все события, но теперь у нее к горлу подкатывал ком. Она сглотнула.

– Я же тоже сказала это про Розу. Причем первая.

Янг помотала головой.

– Нет, с тобой все по-другому.

«Что по-другому?» – хотела она спросить. Но не пришлось. Она знала. Янг, наверное, думает так же, как и все остальные: лучше бы Роза умерла. В отличие от Генри, его жизнь представляла ценность, его матери незачем было желать ему смерти. Об этом говорила детектив Хейтс в кафе. Тереза сказала:

– С ребенком-инвалидом всегда нелегко, независимо от характера отклонений. Наверное, это не понять, если сам не испытал.

– Мэри два месяца пролежала в коме. Я ни разу не пожелала ей смерти. Я хотела, чтобы она жила, даже если мозг получил повреждения.

Терезе хотелось крикнуть, что Мэри была в больнице, о ней заботились медсестры. Янг не понимала, что когда месяцы превращаются в годы, ты меняешься, все становится другим, когда надо все делать самой. Ей захотелось причинить Янг боль, она не удержалась, чтобы не сбросить ее с пьедестала, где она могла так надменно лицемерить.

– Знаешь, Янг, кто та девушка, разговор которой я подслушала? Это была Мэри.

Тереза пожалела о своих словах еще до того, как договорила, до того, как лицо Янг скривилось от уязвленного замешательства. Янг сказала:

– Мэри? Ты видела ее в Макдональдсе?

– Нет, на самом деле это было здесь. В сарае.

– В нашем сарае? Что она там делала?

Теперь она почувствовала себя глупо. Что она творит, навлекает на девочку неприятности лишь потому, что та творила такие же глупости, как и все подростки.

– Ничего. Просто двигала коробки. Ты же знаешь этих детей, им нравится иметь тайники, прятать всякое. Карлос так же делает …

– Тайники? Какие коробки?

– Не знаю. Я же была снаружи, я слышала, как она по телефону говорила, что у нее заначка в одной из коробок.

– Заначка? Наркотики? – У Янг расширились глаза.

– Нет, ничего такого. Наверное, деньги. Она сказала кому-то, что Пак поймал ее на том, что она брала карточки из его кошелька, так что…

– Карточки из кошелька? Пак поймал ее? – У Янг побледнело лицо, будто изображение одним нажатием кнопки перекрасили в сепию. Пак безусловно ни разу не упоминал, что Мэри ворует деньги. Вопреки самой себе, Тереза испытала удовлетворение, получив дополнительное доказательство неидеальной жизни Янг. Еще она испытала укол стыда и сказала:

– Янг, не волнуйся. Дети так делают. Карлос вечно таскает деньги у меня из кошелька.

Янг выглядела ошеломленной и слишком расстроенной, чтобы что-то сказать.

– Янг, извини. Мне не следовало это рассказывать. Это все мелочи. Забудь об этом, пожалуйста. Мэри – хорошая девушка. Не знаю, рассказывала ли она тебе, но прошлым летом она общалась с риэлтором, чтобы подыскать вам двоим квартиру, хотела вас удивить, это очень заботливо с ее стороны и…

Янг крепко схватила ее за плечо, впиваясь ногтями.

– Квартиру? В Сеуле?

– Что? Не знаю, но почему в Сеуле? Я подумала, где-то в окрестностях.

– Но ты этого не знаешь? Ты не видела?

– Нет, она просто говорила про квартиры, она не сказала где.

Янг закрыла глаза. Хватка ослабла, казалось, ее пошатывает.

– Янг, все хорошо?

– Я думаю… – Янг открыла глаза, несколько раз мигнула. Попыталась улыбнуться. – Кажется, мне нехорошо. Надо вернуться домой. Пожалуйста, передай Эйбу наши извинения, что мы сегодня не приехали.

– Нет-нет. Хочешь, я тебя отвезу? Время еще есть.

Янг покачала головой.

– Нет, Тереза. Ты мне очень помогла. Ты хорошая подруга, – Янг сжала ее руку, и Тереза почувствовала, как по телу разливается стыд, отчаянное желание хоть как-то уменьшить терзания Янг.

Когда Янг была на полпути к выходу, Тереза окликнула:

– Чуть не забыла, – Янг обернулась. – Я раньше слышала, как Эйб говорил, что кто бы ни звонил в страховую с телефона Мэтта, он говорит по-английски без акцента. Так что Пак вне подозрений.

Янг открыла рот, брови нахмурились. Глаза забегали из стороны в сторону.

– Без акцента? – переспросила она, словно не знала значения этих слов и спрашивала подсказки у сидящих за первой партой, а потом лицо прояснилось и глаза успокоились. Она закрыла глаза, рот искривился не то от желания зарыдать, не то в улыбке.

– Янг? С тобой все хорошо? – Тереза встала, чтобы подойти ближе, но Янг открыла глаза и замотала головой, словно умоляя не приближаться. Не говоря ни слова, Янг повернулась к Терезе спиной и вышла из зала.

Она оказалась в незнакомой комнате на жестком стуле. Где она? Кажется, она не спала и не теряла сознания, но совершенно не помнила, как тут очутилась. Это как едешь домой и вдруг обнаруживаешь, что ты уже в гараже, но не помнишь самой поездки.

Она огляделась. Крошечная комната, четыре складных стула и столик размером с телевизор занимали половину пространства. Пустые серые стены. Дверь закрыта. Ни окон, ни вентиляции, ни кондиционера. Ее заперли в какой-то камере? Палата для умалишенных? Почему здесь так жарко и душно? У нее закружилась голова, она едва могла дышать. Внезапное воспоминание – Генри говорит: «Генри жарко. Генри не может дышать». Когда же это было? Наверное, ему было лет пять, он еще путал местоимения и не говорил «я». Так было все время с его смерти: все, что она видела или слышала, даже никак с Генри не связанное, пробуждало воспоминания, отправляло ее разматывать нити прошлого.

Она попыталась отбросить картинку, но та все равно появлялась: Генри в плавках с Элмо в переносной горячей сауне. Эта комната, жаркая, удушающе аскетичная, похожая на запечатанную больничную палату, напомнила ей сауну у нее в подвале. Впервые зайдя туда, он сказал: «Генри жарко. Генри не может дышать». Она пыталась проявить терпение, объяснить, что с потом выходят токсины, но он пинком распахнул дверь – новую с иголочки дверь установки за десять тысяч долларов, ради которой она бог знает сколько раз звонила Виктору и убеждала его, что она им необходима. После того пинка она потеряла терпение и заорала: «Черт побери! Ты все поломал!», хотя, конечно, ничего не сломалось. Генри зарыдал. Глядя на смесь слез и соплей у него на лице, она почувствовала лютую ненависть. Только на мгновение, потом она раскаивалась и плакала, но в тот момент она ненавидела своего пятилетнего сына. За то, что у него аутизм. За то, что с ним так сложно. За то, что он вызывает у нее столь сильные эмоции. «Хватит нюни разводить. Прямо. Черт побери. Сейчас», – сказал она и захлопнула дверь сауны. Он не знает, что означает «черт побери», она при нем так никогда не выражалась, но от произнесения этого она почувствовала некое удовлетворение. Агрессивное звучание звуков «ч» и «р», вырвавшихся у нее изо рта, вместе с пощечиной – этого хватило, чтобы выпустить гнев и успокоиться. Она хотела побежать назад, сказать, что мамочке жаль, обнять его, но как она могла посмотреть ему в глаза? Лучше делать вид, что ничего не произошло, подождать, пока сработает тридцатиминутный таймер, похвалить за то, какой он храбрый, не напоминая ни про слезы, ни про ее крики. Просто стереть все дурное.