Ты меня любишь - читать онлайн книгу. Автор: Кэролайн Кепнес cтр.№ 50

Номи не преувеличивала, Мэри Кей. Ты действительно любишь безделушки — все полки в доме завалены сувенирами и игрушками, связанными с литературой. Я замечаю куклу Шекспира и марионетку, похожую на Вирджинию Вульф (где же ты их взяла?!), а еще крошечный стеклянный колпак (намек на роман Сильвии Платт?) и понимаю, что к чему. Ты скупаешь безделушки, чтобы превратить свой дом в бордель-и-книжный-бар «Сочувствие». Вот как ты справляешься. Почти двадцать лет ты старательно не замечаешь кошмар вокруг себя: покойная Меланда заигрывает с Филом, пока вы всей компанией завтракаете в кафе, Фил продолжает цепляться за старые песни про стволы и акул, — а ты молча кидаешь стейки из лосося в морозилку, потом на гриль, и так без конца.

Я обеспокоен не только количеством безделушек, Мэри Кей. Твой дом — алтарь девяностых и начала нулевых, тех лет, когда вы жили в прибрежном городке Манзанита. Вы с Филом внушаете дочери опасную мысль, что хорошие времена и все светлые воспоминания остались в какой-то там бухте двадцать лет назад, еще до ее рождения.

Его дебютный альбом в рамке висит на стене, а остальные пластинки лежат в гараже, будто их не существует вовсе. Я разглядываю фотографию, на которой тебе нет и девятнадцати. Узнаю окружающий пейзаж — ты на крошечном островке, который местные зовут Островом Сокровищ. Ты держишь новорожденную Номи, хотя сама выглядишь как ребенок. Твоя улыбка — мольба о помощи, ты пытаешься скрыть «второй ряд зубов», безмолвно умирая в одиночестве, и я вижу то, что никто не хотел видеть. Женщину, попавшую в ловушку, которую держат под дулом пистолета, только в данном случае пистолет — «филеденец» твоего мужа.

Я мог бы часами изучать снимки, наблюдая за тем, как распадается твой брак и умирает любовь, поскольку случайные трогательные кадры из Форт-Уорда (Меланда, покойся с миром) сменяются постановочными фотографиями с праздников (дружно улыбайтесь «Айфону» и убедитесь, что никто не заметит ваших страданий!), но магазин не так уж далеко, а я здесь не ради вашего семейного музея.

Я пришел, чтобы этот музей закрыть.

Я установил камеры в гостиной (одну напротив кресла твоего мужа), установил камеры на кухне (здесь ты прячешься от гитары Фила) и в самой зловонной части дома — в спальне. Там пахнет крысой, а не тобой, и там он хранит кучу собственных поцарапанных компакт-дисков… да что с вами, в конце концов?

Мой телефон жужжит, и я вздрагиваю. Сообщение от Оливера: «Фотофиксация».

Как же меня достало это слово. За день он прислал уже восемь таких сообщений. Правило простое — когда он просит фотографию, я должен отправить ему гребаную фотографию.

Я выбираюсь из твоего дома тем же путем и снова оказываюсь на тропе. Вокруг никого, и я отправляю Оливеру снимок вида из моего гостиничного номера, который я сделал заранее, добавив еще ссылку на комплект стульев «Макинтош». Он отвечает: «Глаз-алмаз! Покупай», — и я заказываю гребаные стулья. Еще восемь тысяч растаяли в воздухе, однако я выявил закономерность. Чем больше я вживаюсь в роль спонсора для Оливера, тем больше времени проходит между идиотскими «фотофиксациями».

Я захожу в супер, беру острый попкорн (для вечернего просмотра вашего семейного ситкома) и кладу его в сумку-шоппер (спасаем планету вместе!), затем иду домой и спускаюсь в «Комнату шепота», которая теперь даже чище прежнего, спасибо Оливеру.

Новейшие камеры дают четкую картинку и звук — магия, да и только. А вот и ты, на кухне! Входит Номи с рюкзаком на спине.

— Я иду в книжный.

— Сейчас? Он же скоро закроется.

— Ну ты же забыла заказать для меня книгу.

— Номи, библиотечная система не так проста… Не хочу ссориться, но ты можешь хоть раз почитать что-нибудь, не связанное с «Колумбайном»? Твое увлечение уже слишком… Номи, прошу тебя.

Суриката смотрит на плиту — у меня камеры высокого разрешения. На верхней полке.

— Суп горит.

Из кастрюли все выпарилось. Номи уходит, а ты выливаешь проклятый суп, и когда за ней захлопывается входная дверь, появляется Фил. Наконец-то начинается шоу, и я засовываю в рот горсть попкорна.

Фил не садится за стол и не спрашивает, что случилось с супом. Он просто стоит и пялится на тебя, пока ты моешь кастрюлю. Ты не говоришь ему ни слова. Молчаливое противостояние, как в ковбойских фильмах. В моей голове звучит твой голос: «Фил, я хочу развестись».

Ты опускаешь кастрюлю в раковину и обеими руками опираешься на край стола. Фил не двигается. Будто чувствует, что ты его убить готова.

— Что стряслось, Эмми?

— У меня в голове застряла одна из твоих песен.

Он улыбается, ничего не подозревая, — ого, ты молодец.

— Та, что про акулу, конечно.

Фил слегка разочарован, ведь эту песню знают все.

— Ясно, — говорит он. — Ну, сейчас я работаю над новым треком, который прогонит акулу. Он будет лучше…

— Мне всегда нравилась эта песня… — Ты смотришь на него, и он расплывается в улыбке. — Мне нравилось, что она неприглаженная. Она ведь о нас, о рождении ребенка, об ощущениях, когда жизнь меняется изнутри… Забавно, конечно. Не думала, что песня на самом деле про Меланду.

БУМ. Я прибавляю громкость, Фил глубже прячет руки в грязные карманы.

— Черт… Эмми, погоди. Эта песня про нас.

— Мать твою, Фил, да плевать мне на песню! Вы с Меландой? За моей спиной? Сколько лет?

— Эмми, дай мне… Вот дерьмо.

— Да уж, — говоришь ты. — Это точно. Ты — дерьмо. Вы оба. Пара кусков дерьма. — Берешь губку и отжимаешь грязную воду. Губки чистыми не бывают, даже после посудомоечной машины. Ты размазываешь грязь по столешнице. — Хуже всего… Господи, я же верила, что делаю тебя счастливым.

— Это правда.

— Пошел ты, Фил. Давай обойдемся без вранья. Она была мне лучшей подругой, а ты… Я хочу, чтобы ты ушел.

Я аплодирую. Да!

— Эмми, ты ведь не всерьез. Ты же знаешь, без тебя я никто. Детка, я облажался…

Он падает на колени и ластится к твоим ногам, как собака; он плачет, а я жду, что ты хорошенько его пнешь; но теперь и ты тоже плачешь, и я роняю попкорн на пол — нет! Не плачь, Мэри Кей. Ты не виновата. Он мычит, что заслуживает смерти, а ты утешаешь его, будто он не ТРАХАЛ ТВОЮ ЛУЧШУЮ ПОДРУГУ.

Ты помогаешь ему подняться; он рыдает и трясется, и его рвет в твою недомытую кастрюлю, а ты поглаживаешь его по плечу.

— Эмми, я худший в мире кусок дерьма.

— Фил, перестань. — Твой голос звучит мягко.

— Я тебя никогда не заслуживал. Думаешь, я не знаю? И Меланда… она… она угрожала разрушить нашу семью. Она причинила тебе боль, а я… Я просто кусок дерьма.

— Успокойся, Фил, иначе совсем расклеишься.

Ты держишь бумажное полотенце, пока он высмаркивается, как ребенок, и вытираешь ему слезы, а я швыряю попкорн в монитор, потому что так нельзя. Ты должна рассердиться. Он обвиняет Меланду во всех грехах, а ты уверяешь его, что она не так плоха и больше рядом с вами не объявится.