Бесконечные вещи - читать онлайн книгу. Автор: Джон Краули cтр.№ 79

— А ты? — спросил он. — Боишься?

— Вроде как боюсь. Скорее напрягает. Иногда. Кажется, что это будет вроде как тест — типа большого финала. Все на это указывает. Тебе хочется его правильно понять.

— И что тогда делать?

— Вероятно тогда ты не сможешь много сделать. В тот момент. Особенно если в тебя врезается грузовик. Это будет то, что ты делал всегда.

— Как последний экзамен.

— Но который ты сдашь самому себе. Ну то есть никто другой не принимает участие. Нет, я думаю.

— А потом? — спросил Пирс.

— Потом?

— После этого.

Она начала крутить бутылку на салфетке, на которой она стояла, в результате бумага завернулась вокруг бутылки, образовав розу: у него тоже была такая привычка.

— Вот что я думаю. Ну, думаю — это слишком сильно сказано. Я чувствую, что если в тебе — во мне — есть что-то, что будет жить и потом, то оно каким-то образом должно набрать в жизни достаточную скорость, чтобы взлететь именно тогда. В тот момент. Выбраться.

— Скорость убегания ^[482], — сказал Пирс.

— И ты добиваешься этого посредством того, что делал в жизни. Ты это построил. — Она отхлебнула. — Вот и все.

Позже она привезла его в мотель, не выключила мотор и оставалась за рулем, пока он не вышел, достаточно ясный знак, но поскольку он поднял руку, прощаясь: Ну давай, она предложила нанять грузовик и перевезти его вещи из дома в Литлвилле. Завтра или когда он захочет. Пирс согласился. Он подумал, что более крупная мебель может какое-то время рискнуть с Винтергальтерами; он хотел только забрать жизнь, которую вел, на случай, если они из мести возьмут вещи в заложники, поставят новые замки на двери и запретят ему доступ. Когда Ру позвонила в назначенный день, чтобы узнать, как ехать, он попросил ее не заходить в дом, если она не против; он убедился, что приехал первым, и, когда появился маленький фургон, переваливаясь, как медведь, на изрезанной колеями дороге, он уже распихал в ящики и мешки все книги и бумаги, одежду и домашнюю утварь, бесполезные сожаления, тайны, узы, инструменты, плащи, галоши, магию, лекарства, стыд, крючки и петли. Все это сжалось или съежилось, став списком существительных, неодушевленных, абстрактных, но он по-прежнему стоял в них по колено. Так много, так много.

— Я же просил тебя немного подождать.

Она стояла, прислонившись к косяку, и глядела внутрь.

— Ну и запах, — сказала она.

— Я буду готов через секунду. Сейчас запихну в мешок последнее барахло. Тебе не нужно помогать или.

Она достала из ящика старую камеру полароид ^[483], похихикала.

— Черт, — сказала она, но Пирс не ответил. Камера вернулась в свой ящик, в компанию менее оригинальных вещей, вроде резной черной рамки для фотографий, пустой, и открытой бутылки с зеленым ликером. Кто хранит такое?..

— А это еще что, черт возьми? — негромко спросила она, готовая насладиться упавшими декорациями его прошлого, жалкими и неинтересными, как и у любого другого, и смущенным видом Пирса среди них.

— Маска.

— Это лошадка. Нет, ослик.

— Да.

— Ты ее оставляешь?

— И не только ее.

— Выглядит так, будто ее сделал ребенок.

— Да.

— Это та самая книга? — Она имела в виду кучу бумаги, которую он запихивал в пухлый мешок, в котором Винни из Флориды прислала ему свитер на день рождения. — Так называемая?

— Часть ее.

Когда все оказалось снаружи, он закрыл дверь маленького дома, а потом вернулся, чтобы закрыть ее опять, потому что она открылась за его спиной, искушая снова войти. Двор почти полностью зарос бессмертными нарциссами, храбро встречавшими холода. На гребне бледных лужаек, на веранде большого дома, появились оба Винтергальтера, прямой и согнутый, один поднял руку, как будто хотел сказать: Привет или Стой.

Они перевезли картонные коробки, мешки, старый спортивный костюм, лампы и дребезжащие ящики с посудой на склад, находившийся в конце одного из грязных переулков Каменебойна, сложили за деревянной — как в конюшне — дверью и закрыли на висячий замок. Впоследствии Пирс потерял квитанцию и забыл название этого места, а еще позже, когда счета за хранение перестали находить его постоянно менявшиеся адреса, все его вещи выкинули на помойку, и они закончили существование под тоннами других похожих, но различных вещей для раскопок будущих археологов. Время от времени Пирс внезапно вспоминал о какой-то вещи — книге, амулете или безделушке, которой когда-то обладал; но к тому времени мир (его) начал собирать новые вещи, и не только материальные, с такой скоростью, что он с трудом помнил о них с утра до вечера — что уж говорить об артефактах прежней жизни, которые уже больше не претендовали на актуальность.

В тот год весна в округе выдалась холодная и запоздалая, в апреле шли пронизывающие унылые дожди, а в первую неделю мая снег покрыл толстым слоем уже развернувшиеся, но еще не полностью раскрывшиеся листья, тюльпаны и сирень, сломав множество стеблей своей сырой давящей тяжестью. Мы все чувствовали себя наказанными и задетыми, как будто это была наша вина, как будто эта тяжесть лежала на нас. Потом снег растаял, повреждения снова оделись зеленью, и все почувствовали себя не такими виноватыми: так сказала Ру.

В холодные дни она носила серую мужскую шляпу, а в более холодные ночи натягивала на голову синюю вязаную шапочку, и все равно ее потрескавшиеся губы иногда беспомощно дрожали. Длинный узкий нос указывал направление мирового ветра, а зеленые глаза часто суживались, как будто она стояла за штурвалом или первой в линии искателей, ищущих путь вперед. Отправляясь на работу в агентство, она любила надеть шерстяные расклешенные штаны, которые, возможно, были — или не были — одеждой настоящих моряков в какой-нибудь из флотилий мира, высокие сапоги из сафьяновой кожи и лоскутный шутовской жакет из разноцветного шелка, единственную вещь, которую можно было назвать щегольской; Пирс сохранил снимок (в памяти, виртуальный): она накидывает этот наряд, быстрым и практичным способом, как любой надевает одежду и, думая о чем-то другом, просовывает руки в рукава и подтягивает ослабевший воротник; он сохранил это воспоминание, потому что в первый раз увидел в ней универсального человека, воплощением которого она впоследствии стала; это был знак — такой, который он мог прочитать.