А. А. просит подписать на «Вечернюю Москву» на год, адрес ее московский. Все прочее, кажется, удастся отсюда. Если не удастся с «Вечеркой» — переживем, не огорчайтесь и Вы.
Целуем
20
26 сентября 1964 г.
Милая Анечка, может быть, Вы не читали про дельфинов? (Они, кажется, Вас интересовали!) Посылаю Вам, так или иначе, дельфинью статью их «Комсомольской правды». Прочла ее и сразу как-то заскучала по дельфиньему обществу…
Погода догуливает последние свои деньки сверх всяких норм и правил; мне жаль, что она это делает немного Вам назло: одарила холодом, дождем и насморком, а потом разгулялась. Надеюсь, что в это воскресенье Вы куда-нибудь махнете поблизости — сидеть в такие дни в Москве — тоска и раздраженье. Что до меня, то я только бы и делала, что гуляла, но А. А. смиряет мои неразумные порывы на манер известной рубашки
[878]: надо и то делать, и это — а жаль! Все же два раза гульнули с ней по Бортниковской дороге, и оба раза приволокли грибов, с которыми решительно не знали, что делать; первую порцию отдали Суслиным, а вторую отварила и уже третий день откладываю окончательное оформленье ее то ли в грибы маринованные, то ли в соленые.
Утра, вечера и ночи холодные, а днем выпадает часа 3–4 такой ясности, прозрачности, тишины и тепла, что «себе бы так» внутри себя и чтобы также было красиво. Деревья кажутся не желтеющими и опадающими, а цветущими и торжествующими. И оттого, что это ненадолго, что каждый день, может быть, последний — цветенье это и великолепье еще прекрасней. Все время вспоминаю Вас и жалею, жалею, что Вы не можете пожить и подышать так, как хотелось бы, без того, чтобы будни наступали и теснили, те будни, которые почему-то называются «работой», хоть и не имеют с ней ничего общего. Ибо настоящая работа — всегда радость, и себе и людям.
Ваше верхнее убежище «расформировано», разорено до будущей весны — а там, рассудку и правдоподобию вопреки
[879], — тепло и солнечно, и вид с балкончика неописуем, хоть и известен наизусть…
Дочитала «Хранитель древностей»
[880] — чувствуется, что вторая часть обкарнана и обкромсована, не завершена, повисла на волоске — жаль, могла бы быть по-настоящему хорошая вещь; а так — ни одна из сюжетных и прочих линий не доведена до конца и всё: характеры, положения, судьбы, — завершаются, как говорят французы, «cu qurue de paisson», т. е. рыбьем хвостом, т. е. и туда и сюда, т. е. ни туда, ни сюда, т. е. вообще никак. Может быть, это только всего обозначает, что «продолжение следует»!
В том самом восьмом номере есть очень интересная — не знаю, как ее и назвать — повесть, что ли, или воспоминания? «Мертвая дорога» А. Побожия
[881] мы это всё хорошо знаем, мертвая это дорога строилась неподалеку от Туруханска; при нас зарождалась, осуществлялась и умирала. Непременно прочтите, когда будет время, и коли времени не будет, так сотворите его.
Получила письмо от Наталиши: «совершенно неожиданно для нее» ее пребывание в Коктебеле прошло «под знаком Марины Ивановны». Доселе она и не подозревала, что Коктебель и «Марина Ивановна» как-то связаны, чем невыгодно отличалась от прочих обитателей Дома творчества и посетителей Марии Степановны
[882]. Конечно, этот пробел она поспешила восполнить, как всегда, успешно; по-видимому, она в прошедшем сезоне коктебельском ходила почти что, без пяти минут «в дочерях», и думаю, что с этой «ролью» справлялась преотлично, ибо для нее это лишь одна из ролей. Хотелось бы узнать, что она за человек, кто она? Интересный характер, и своеобразный: таких, как она — мало. Может быть, это и к лучшему для не-таких! — Андреевы должны, пишет она, приехать в октябре. То же говорил и Володя.
В общем, как видите, новостей здесь особых нет; может быть, вечером приедет из Москвы Ольга Николаевна с внучкой — на несколько дней. А. А. скоро собирается в Москву — но жаль уезжает по такой погоде… Татьяна Леонидовна не появляется пока, и о ней ничего не слышно, также, как и об ее «мужиках». На газеты и «Новый мир» я подписалась здесь, а о просьбе А. А. подписать ее на «Вечерку» написала Вам вчера. Целую крепко, А. А. тоже. Шушка приветствует.
Фотографии прелестные, но нет на них Павла Васильевича!
[883] Жаль…
21
29 сентября 1964 г.
Милый Рыжий, спасибо за сопливое послание; надеюсь, что это послание получит не жалкий сопливец с температурой холодильника «Саратов», не ходячая простуда и грибная лихорадка, а полноценный, полновесный, здоровый и прелестный Саакянц — Анна Саакянц, п…ц, к…ц она же тигр Гослитиздатовский и Орловская аномалия, и Тарусская стран(н)ица.
Что у нас? Третьёва дня ночью стукнул серьезный мороз и одним дыханием «сничтожил» все цветы, кроме астр, анюток и какой-то осенней желтизны на высоких стеблях.
«Погиб и пышный георгин, и резеда, и красный мак,
И льется едкий керосин на обезумевших собак»
[884].
Как метко выразился тот Буш, предок и предшественник Эрнста
[885]. Так что в унынии поглядываю на последние букеты, последнюю память недавнего цветения. Sic transit…
[886],
[887] Грибы, небось, тоже угробились тем морозом, так что можете спать спокойно и не завидовать обитателям скромного града Тарусы. Последние грибы собрали с Адой у той тропинки, где мы с Вами всегда находили подосиновики, помните? (Да что я спрашиваю — разве такое забудешь?!). Леса уже были полураздеты, листьев под ногами — по щиколотку, и все же неунывающие красноголовики просверливали лиственный покров и появлялись на свет Божий. Только до того трудно было различить их среди всей этой листвы, что у нас обеих от напряжения зрения и жадности даже разболелась голова.