В поисках императора - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Пацци cтр.№ 12

Сам он стремился обладать всей полнотой власти и потому не хотел принимать высшего пророческого дара от крестьянина, грубого и полного животных инстинктов. И многим думским реформам нужно и можно было воспротивиться, отвечая лишь одним: «Сердце государя в руках Божьих, поэтому не может ошибаться». Вот чего всегда хотел русский народ, вот чего от него, царя, ждали веками. Но Аликс всеми способами мешала ему. Лишившись покоя из-за того, что родила долгожданного наследника таким больным, негодным для трона с точки зрения всех европейских канцелярий, она поступилась монаршим достоинством, положив его к ногам Распутина, дабы только вылечить царевича. Может, в этом и состоял самый страшный грех самого Николая – тогда он слишком слабо боролся против распространения при дворе, прямо у царского трона, этих чар, не освященных целесообразностью монархии.

Однажды погожим осенним вечером незадолго до начала войны в Царском Селе был устроен ужин в тесном кругу: только его семья и Распутин. Юные великие княжны, одетые в черный шелк по случаю траура по недавно умершему великому князю Алексею Александровичу, дяде отца, казались еще бледнее и красивее. Дикому сибирскому старцу не удавалось сдержать в пылающем, лихорадочном взгляде выражение беспокойства и страдания, и даже старания и особо внимательное обращение императрицы, которая лично за ним ухаживала, не помогали вернуть ему доброе расположение духа. Великая княжна Татьяна, вторая дочь царя, будила в Распутине непотребные мысли и желания; в ее лице была та же холодная красота, что и у сестер, но вместе с тем в ней чувствовалась древняя и роковая сила, которая помогала ей не отводить глаз, когда он смотрел на нее своим магнетическим, сверлящим взглядом. Аликс казалась отрешенной, ее мысли были где-то там, в комнатах, где лежал ее сын, страдавший от очередного приступа болезни. Николаю хотелось поговорить с Распутиным о русской церкви. Он знал, что тот называет попов паразитами и презирает их за лень, суеверия и неспособность к предвидению. Ему не терпелось переубедить Распутина, утверждавшего, что чудеса – это единственное свидетельство истинности церкви. Религия и церковь только там есть, говаривал старец, где чудо вершится, и где человек имеется, что творить его умеет.

– А не кажется ли вам, дорогой Григорий, что если бы наша церковь держалась только на чудесах, то это значило бы, что люди больше не верят в Бога? – спросил Николай.

– Почему же, царь-батюшка?

– Это значило бы, что люди больше не полагаются на веру, а полагаются только на факты и на сверхъестественное! Где же тогда свобода верить или не верить? Не кажется ли вам, что самый сверхъестественный факт в религии не чудо, а сама вера, сила жить и надеяться, которая дарит свои богатства всем, подумайте хорошенько, всем, а не каким-то исключительным личностям!

К неопределенным, размытым ответам Распутина, который сразу же понял, к чему его хочет подвести августейший собеседник, Николаю хотелось добавить, что, поскольку все божественное подразумевает возможность непризнания, русские могли и должны были верить и далее своей церкви, испорченной богатством и паразитирующей, которая в их вере черпала собственную чистоту.

Царь думал о том, что и его власть, и русская церковь – обе они находятся под угрозой распутинских чудес и пророчеств. Но старец казался тогда таким неуверенным, пытался перевести разговор на другую тему, его взгляд во время разговора то был устремлен в одну точку, то метался от одного из сотрапезников к другому. На помощь Распутину пришла царица с вечным разговором об Алексее и о молитвах, которые могли помочь его выздоровлению. И пока Аликс голосом, полным боли и беспокойства, упрашивала его молить Господа за наследника, Распутин снова подумал о пропасти, что разделяла Татьяну и ее семью, обратив внимание на гордое и какое-то недоброе выражение ее лица.

Недоверчивый и растревоженный взгляд Распутина навсегда остался в памяти Николая. Когда старец подошел, чтобы проститься, и опустился на колени, Николай тут же поднял его, и тот, уставившись на него своими ужасными глазами, сказал:

– Царь-батюшка, если не будет чудес, все будет кончено. – И тень насмешки мелькнула в этом пророческом намеке на будущие несчастья.

Стало огромной ошибкой поддаться жалости к сыну и жене и допустить так близко к власти этого человека, уничтожающего своими чудесами всю мощь монархии, церкви и веры. Распутин был не просто странником из Сибири, он был корнем зла, опутавшего империю. Это его дух витал в воздухе и подбивал требовать от монарха всего сразу, да так, чтобы ощутить перемены всеми порами кожи, всего и немедленно, без полумер и компромиссов.

Николай был убежден в том, что болезнь эта – заразная, и те, кто поражен ею, с их нетерпимостью к реальности, неспособностью просить и привычкой требовать, могут уничтожить весь мир. А в том мире, который они могли бы построить сами, жить совсем не хотелось, да и вряд ли было бы возможно… Если бы не дети, их юная, подростковая, жадная до жизни плоть, которая заставляла его терпеть…

В этой тюрьме у него было достаточно времени подумать. Дни походили один на другой: те же пять комнат с грязными окнами на втором этаже, тот же всегда мрачный сад с вечной тенью, высохшие, какие-то неживые растения со скрюченными ветками. В саду, рядом с забором, росло гранатовое дерево, и плоды его уже начинали поспевать. Они казались отравленными, эти гранаты. А за забором виднелись соседние дома с всегда закрытыми ставнями, как будто их окна никому не хотели рассказывать, что видели узников Ипатьевского дома.

Есть еще кто-то живой в этом городе? Где прячутся его жители? Знают ли они, что Романовы здесь? Или им все уже безразлично? Может быть, и они, эти бывшие царские подданные, хотят от него чудес? Все хотели чуда от свергнутого царя, а он даже не знал, сколько дней ему отпущено тюремщиками. Россия хотела чуда, и дьявол был послан к нему, государю всея Руси, чтобы соблазнить его, чтобы проверить, сможет ли он не воззвать к чуду, к двенадцати чинам ангелов, чтобы спасти себя, царицу, девочек и наследника, а также всю императорскую семью, разбросанную по стране. Какие доказательства требовались от царя, запертого в пяти пыльных комнатах? Да неужели это и есть испытание, от которого зависело будущее его народа? Должен ли он теперь искушать Господа, уступить соблазну, просить, требовать, кричать, учиться у Распутина? В самые тяжелые моменты болезни сына Аликс, вышивая старцу рубашки, говорила: «Николай, ты должен учиться у нашего друга, ты должен быть решительным, не колебаться, когда отдаешь приказы. Тебя должны бояться, ты же царь, помни об этом! Смотри на Григория, как он подавляет, как ставит на место одним только взглядом! Таким должен быть и царь…».

Василий играл на гармони, рассыпая самую зажигательную из всех мелодий, которые только знал. Под эту песню в его родном крымском селе на день святителя Спиридона устраивали пляски вокруг костров, которые зажигали в каждой деревне и огни которых казались издалека тонкой светящейся полоской вдоль реки, протянувшейся прямо до Феодосийского залива. Этой мелодии его, тогда еще совсем кроху, научил отец, прежде чем совсем обезножил от беспробудного пьянства и был отправлен в городскую больницу, где и умер. Он был лучшим музыкантом в селе, его отец, и не было миски или кастрюли, дудки или просто трубочки с парой отверстий, которая не ожила бы под его волшебными пальцами или большими подвижными губами, которая не превратилась бы в дьявольской силы инструмент, заставляющий приплясывать и хромого и безногого. «Запомни, сын, музыка – она от беса, потому в ней столько силы, потому супротив нее никто не пойдет…» – сказал однажды отец, спустившись нетвердым шагом с колокольни. Он бил в колокола, заткнув уши, чтобы не стать глухим, а чтобы не затухал в груди огонь вдохновения, прихватывал с собой бутылку водки. Два раза в год, на Рождество Христово и в Спиридонов день, отец и дядя поднимались на колокольню и попеременно, словно соревнуясь между собой, вызванивали свои сумасшедшие и ритмичные, могучие и нервные мелодии, соединяя мощные, воинственные удары с легким, невесомым перезвоном, и послушать их собирались люди со всех окрестных деревень.