История Французской революции. Том 3 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 102

Эти гневные слова совершенно подавили венецианских посланников. Они искали второго свидания, но, не осмеливаясь лично явиться к Бонапарту, решили написать ему почтительное письмо, в котором давали все объяснения, каких он мог бы пожелать. «Я не могу, – отвечал он им, – принять вас, покрытых французской кровью; я могу выслушать вас лишь тогда, когда вы выдадите мне трех государственных инквизиторов, коменданта Лидо и главного начальника венецианской полиции». Получив сообщение о происшествии в Лидо, Бонапарт согласился их принять, но отказался выслушать их предложения до тех пор, пока ему не будут выданы головы, которых он требовал. Тогда посланники решились прибегнуть к средству, которое часто с такой пользой применяла Венецианская республика: они попытались предложить французскому главнокомандующему вознаграждение другого рода. «Нет, нет, – отвечал раздраженный генерал, – если бы вы покрыли весь этот берег золотом, все ваши сокровища не смогли бы вознаградить меня за кровь одного моего солдата».

Бонапарт отпустил посланников и немедленно обнародовал объявление войны против Венеции. Это случилось 4 мая (13 флореаля), французская конституция не позволяла ни Директории, ни ее главнокомандующим объявлять войну, но разрешала отражать неприятельские действия, если таковые будут предприняты. Бонапарт воспользовался этой оговоркой и, вследствие событий в Вероне и Лидо, объявил военные действия открытыми, предписал посланнику Лаллеману выехать из Венеции, велел повсюду в провинциях Террафермы свергать Льва святого Марка, вводить в городах муниципальное управление и, в ожидании прибытия войск из Австрии, приказал генералу Кильмену направить дивизии Бараге д’Илье и Виктора к Венецианской лагуне.

Его распоряжения, такие же быстрые, как и гнев, были немедленно исполнены. В одно мгновение древний Лев святого Марка исчез с берегов Изонцо и Минчио и был повсюду заменен деревом свободы. Со всех сторон приближались войска, и французские пушки загремели на берегах, где уже давно не было слышно неприятельских орудий.

Древняя Венеция еще могла представить непреодолимые препятствия даже главнокомандующему, унизившему Австрию. Она могла располагать 37 галерами, 168 канонирскими лодками с 750 орудиями и 8500 матросами и артиллерийской прислугой. Ее гарнизон состоял из 3500 итальянцев, 11 тысяч славонцев; продовольствия она имела на восемь месяцев, пресной воды – на два; кроме того, Венеция имела возможность пополнить эти запасы. Французы не владели морем, не имели канонирских лодок для переправы, им предстояло продвигаться вдоль незнакомых каналов, поминутно опуская лот под огнем бесчисленных батарей. Как бы храбры и предприимчивы ни были победители, они могли быть остановлены этими затруднениями и принуждены начать осаду, которая, пожалуй, затянулась бы на несколько месяцев! Австрия, очищенная от французских войск, могла отвергнуть прелиминарии, вновь вступить в борьбу и представить новые затруднения.

Но если военные средства Венеции и были довольно значительны, ее внутреннее положение не позволяло ими воспользоваться. Как все одряхлевшие сословия, ее аристократия была разделена; у нее не оставалось ни общих интересов, ни общих побуждений. Высшая аристократия, раздававшая места и почести и располагающая значительными богатствами, обнаруживала меньше невежества, предрассудков и страстей, чем низшее дворянство; главным двигателем ее было честолюбие власти. Основная же масса дворянства, лишенная должностей, жившая пособиями, невежественная и буйная, обладала при этом вполне аристократическими предрассудками. Вместе с духовенством она возбуждала чернь, которая – как и во всех государствах, где средний класс недостаточно силен для этого, – находилась под ее влиянием. Эта чернь, состоящая из грубых, суеверных и полудиких моряков и рабочих, была способна на самые необузданные проявления бешенства. Среднее сословие, городское население, промышленники и торговцы, юристы, медики и прочие, как и повсюду, желали водворения гражданского равенства; они радовались прибытию французов, но не осмеливались громко выражать свою радость в виду простого народа, который, еще прежде чем революция успела бы совершиться, мог дойти до самых больших крайностей.

Ко всем этим внутренним несогласиям присоединялось еще другое, не менее опасное обстоятельство. Венецианскому правительству служили славонцы, грубые солдаты, чуждые венецианцам и часто враждебные им; они ждали только возможности пограбить, не имея в виду служить никакой партии.

Таково было внутреннее состояние Венеции. Знать, стоявшую у кормила правления, пугала мысль о борьбе с таким воином, как Бонапарт; хотя Венеция и могла выдержать осаду, но они с ужасом представляли ее бедствия и те крайности, которым могли предаться обе раздраженные партии и славонская солдатчина; главным же образом их страшили опасения за свое имущество в Терраферме, которое было секвестровано Бонапартом с угрозой окончательной конфискации. Они боялись и за пенсионы, которыми жило мелкое дворянство и которые могли быть потеряны, если бы, доведя борьбу до крайности, Венеция навлекла на себя революцию.

Аристократы думали, что, вступив в переговоры и согласившись с некоторыми изменениями, смогут спасти древние учреждения Венеции; сохранить в своих руках власть, обладание которой всегда обеспечено людям, с нею свыкшимся; и спасти свои земли, пенсионы мелкого дворянства и город от насилия и грабежа. Вследствие чего эти люди, не имевшие страстей ни своих предков, ни основной части дворянства, решили вступить в переговоры.

У дожа собрались влиятельные члены правительства: шесть советников дожа, три президента верховного суда, шесть знатных старшин, пять старшин Террафермы, пять старшин исполнительной власти, одиннадцать старшин, вышедших из советов, три главы совета десяти и три авогадора ^[30].

Это необыкновенное, даже противное обычаям собрание должно было приискать средства спасти Венецию, в которой царил ужас. У дожа [Людовико Манина], старика, ослабевшего от преклонных лет и тягот беспокойного правления, в глазах стояли слезы. Он сказал, что не убежден в возможности спокойно уснуть в своей постели в эту самую ночь. Каждый являлся со своим предложением. Один из участников предлагал подкупить

Бонапарта; но это сочли смешным и ни к чему не ведущим. Сверх того, венецианскому посланнику в Париже Квирини поручили сделать всё, прибегнуть даже к подкупу голосов в Директории, если это ему удастся. Другие предлагали защищаться, но это решение находили крайне неосторожным и достойным лишь вздорных и молодых голов.

Наконец, остановились на следующем мнении: предложить большому совету хотя бы изменить конституцию, дабы умерить гнев Бонапарта. Большой совет, составляемый обыкновенно из дворянства и представляющий всю венецианскую нацию, был созван. На него явилось 619 человек, то есть немного более половины всех участников. Внесенное предложение об изменении конституции было встречено глубоким молчанием. Этот вопрос уже обсуждался, и изменение конституции отложили до лучшего времени. На этот раз чувствовали, что такое оттягивание уже неуместно. Предложение дожа приняли 580 голосами; на основании его сенат должен был отправить для переговоров с Бонапартом двух комиссаров, которым поручалось обсуждать даже конституционные вопросы, подлежащие исключительно большому совету, с тем ограничением, однако, что их решения нуждаются в дальнейшей ратификации.