История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 53

Будучи скорее врагом двора, чем восторженным поклонником Республики, он не имел даже убеждений, поддерживающих человека в последнюю минуту, так что из всех жертв стал чуть ли не самой безотрадной и достойной сострадания. Последними его чувствами были отвращение ко всему и безусловный скептицизм. Он шел на казнь с необыкновенным спокойствием и равнодушием. Когда его везли по улице Сент-Оноре, герцог сухими глазами взглянул на свой дворец и ни на минуту не изменил своему презрению к людям и жизни. С ним вместе был казнен и адъютант его, Кутар, бывший, как и герцог Орлеанский, депутатом.

Два дня спустя пришла очередь жены Ролана, этой очаровательной и мужественной женщины, француженки по живости и грации и римлянки по геройству духа. Она почитала и нежно любила мужа, как отца; одного из бежавших жирондистов она любила с глубокой страстью, которой никогда не давала воли; она оставляла юную дочь, которую заранее поручила друзьям. И, как будто мало было постоянного страха за стольких дорогих существ, она считала безвозвратно погибшей свободу, которую любила так восторженно, которой принесла столько бесценных жертв!

Госпожа Ролан страдала всей душой. Приговоренная к смерти за сообщничество с жирондистами, она выслушала приговор почти с экзальтацией; с этой минуты и до минуты казни ее не покидало какое-то особое вдохновение, и во всех видевших ее она возбудила благоговейное удивление. Она оделась на казнь в белое и всю дорогу старалась подбодрить своего товарища, не отличавшегося мужеством; два раза ей даже удалось заставить его улыбнуться. Прибыв на место казни, госпожа Ролан склонила голову перед статуей Свободы и сказала: «О свобода, сколько злодеяний совершается во имя тебя!»

Ее муж между тем скрывался в окрестностях Руана. Узнав о трагической кончине жены, он решил не жить без нее. Чтобы никого не компрометировать, Ролан вышел из гостеприимного дома, приютившего его, и убил себя на большой дороге. Его нашли с проколотым шпагой сердцем, под деревом, в которое шпага была уперта. В кармане обнаружили записку о его жизни и работе в качестве министра.

В числе стольких славных смертей нельзя не упомянуть еще об одной, поражающей более других святостью и мужеством жертвы: мы говорим о смерти Байи. По тому, как с ним обошлись во время процесса королевы, можно было судить о приеме, ожидавшем его самого. Сцена на Марсовом поле, провозглашение закона о военном положении и последовавшая затем ружейная стрельба – вот факты, в которых всего чаще и с наибольшей горечью упрекали наделенную властью партию. В лице Байи, друга Лафайета, хотели покарать все мнимые злодеяния Учредительного собрания. Он был приговорен, и казнить его решили на Марсовом поле, на самом месте его так называемого злодеяния. В холодное, дождливое утро 11 ноября его вели на казнь – пешком, среди поруганий черни, которую он кормил, когда был мэром; но ничто не могло нарушить спокойствия и неизменной ясности духа этого человека.

Жирондисты, идущие на смерть

Дойдя до эшафота, Байи, казалось, дождался конца своих мучений; но кто-то из извергов, преследовавших его, вдруг закричал, что поле Федерации не должно быть осквернено его кровью. Народ бросается к гильотине и с тем же рвением, с каким некогда вскапывал это самое поле, переносит гильотину на берег Сены и ставит на куче всякой дряни, напротив квартала Шайо, где Байи провел свою жизнь и писал свои сочинения. Эта операция продолжается несколько часов. Байи же в это время заставляют несколько раз обойти Марсово поле с обнаженной головой и руками, связанными за спиною. Он тащится с трудом, но в него всё равно бросают комья грязи, бьют ногами и палками; наконец он изнемогает и падает, но его поднимают. От дождя и холода несчастного пронимает невольная дрожь.

– Ты дрожишь! – говорит ему один солдат.

– От холода, мой друг, – отвечает старец.

После нескольких часов этой муки перед самым лицом его сжигают красный флаг и наконец отдают Байи в руки палачу, который отнимает у Франции еще одного знаменитого ученого, одного из добродетельнейших ее сынов.

Чернь не изменилась с того времени, когда при Таците рукоплескала злодеяниям императоров. Всегда резкая и порывистая, она воздвигает то жертвенник отечеству, то эшафот и хороша только в армии, когда бесстрашно, с увлечением идет на врага. Ни деспотизму, ни свободе нельзя приписывать ее преступлений, а лишь невежеству; и следует только заботиться о просвещении варваров, которыми кишит дно каждого общества и которые всегда готовы на всякое постыдное и жестокое дело, кто бы ни призвал их.

Ролан, принимающий смерть

Двадцатого пятого ноября последовала казнь Манюэля, бывшего прокурора коммуны, депутата Конвента, вышедшего в отставку во время процесса Людовика XVI, потому что его обвинили в утаивании голосования. В суде Манюэля обвинили в том, будто он потворствовал сентябрьским побоищам с целью восстановить департаменты против Парижа. Сочинять подобные коварные клеветы, еще более безбожные, нежели сами приговоры, поручалось Фукье-Тенвилю. В тот же день был приговорен к смерти несчастный генерал Брюнэ, за то, что не послал части своей армии из Ниццы в Тулон, а на следующий день, 26 ноября, тот же приговор объявили Гушару за то, что он не понял предначертанного плана и не двинулся в Фюрн, чтобы захватить всю английскую армию. Это, конечно, была громадная ошибка, но уж никак не заслуживающая смерти.

Эти казни начинали распространять повсеместный террор, а за ним и ужас. Страх поселился не только в тюрьмах, в зале Революционного трибунала и на площади Революции, но везде – на рынках и в лавках, где законы о максимуме и против накопления товаров были уже введены в силу. Мы видели выше, как упадок кредита и вздорожание припасов заставили Конвент принять максимум цен, чтобы восстановить правильное соотношение между товарами и деньгами. Первое действие этого закона было самым бедственным и привело к закрытию множества лавок. Установление пошлины на предметы первой необходимости пало только на товары, находившиеся у мелкого торговца и готовые перейти из его рук в руки потребителя. Но мелкий торговец, купивший товар у оптового торговца или фабриканта до максимума, по цене выше нового тарифа, терпел громадные убытки и горько жаловался. Убыток его был не меньше и тогда, когда он продавал товар, купленный после учреждения максимума, потому что в постановлении говорилось только о готовых изделиях, но не о материале, заработной плате рабочему, перевозке водою или гужом. Следовательно, торговец, принуждаемый продавать свой товар потребителю по тарифу, но имевший дело с рабочим, фабрикантом или оптовым торговцем, не связанными этим самым тарифом, не был в состоянии продолжать такую убыточную торговлю. Большая часть торговцев закрывали свои лавки или с опасностью для жизни обходили закон, то есть продавали по максимуму только самый плохой товар, а хороший приберегали для тех покупателей, которые приходили потихоньку и платили настоящую цену.