История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 122

Настоящие виновники 9 термидора, из которых главными были Лежандр, Фрерон, Тальен, Мерлен из Тионвиля, Баррас, Тюрио, Бурдон, депутат Уазы, Дюбуа-Крансе и Лекуэнтр, не более своих товарищей хотели перейти на сторону роялизма и контрреволюции, но, возбужденные опасностью и борьбой, с большей резкостью высказывались против революционных законов. Они к тому же в большей степени обладали способностью к сочувствию, которая погубила их друзей Дантона и Демулена. Постоянно окруженные похвалами и ходатайствами, они больше своих товарищей монтаньяров были склонны к проявлениям милосердия. Оказывать услуги убитым горем семействам, принимать заявления живейшей благодарности, заглаживать прежние строгости – такой ролью можно было соблазниться. Как те, кто подозрительно относились к их любезности, так и те, кто возлагали на нее свои надежды, уже называли их термидорианцами.

Часто по поводу освобождений возникали весьма оживленные споры. Так, например, по рекомендации депутата, заявившего, что он лично знает такого-то гражданина из своего департамента, комитет приказывал этого гражданина освободить. Тотчас же являлся другой депутат от того же департамента, жаловался на то, что гражданина освободили, и уверял, что он аристократ. Эти споры и появление везде «врагов Республики» с радостными лицами вызвали меру, которой не была сначала придана особенная важность: решили вести печатный список лиц, освобождаемых по приказам Комитета общественной безопасности, с обозначением лиц, ходатайствовавших и ручавшихся за них.

Эта мера произвела крайне неблагоприятное впечатление. Еще не оправившись от недавнего ужаса, многие испугались, увидев свои имена в списке, который мог быть использован против них, если бы вновь водворился террор. Многие из тех, кто уже ходатайствовал, стали раскаиваться в своем усердии, другие не захотели больше высказываться.

В собрании обсуждали волнение, господствовавшее в парижских секциях. Секция Монтрейль явилась с жалобой на свой революционный комитет. Ей ответили, что следует обратиться к Комитету общественной безопасности. Дюгем, депутат Лилля, не участвовавший в действиях последней диктатуры, но друг Бийо-Варенна, убежденный, что не следует допускать послаблений в строгостях революционной власти, выступал против аристократии и умеренных, которые «уже поднимают свои дерзкие головы и воображают, что 9 термидора должно послужить исключительно их пользе». Бодо и Тайфер, которые мужественно сопротивлялись Робеспьеру, но были такими же ревностными монтаньярами, как Дюгем и Бадье, тоже утверждали, что аристократия зашевелилась и правительство должно быть справедливым, но непреклонным. Гране, депутат Марселя, тоже монтаньяр, сделал предложение, которое усилило волнение собрания: он потребовал, чтобы тех из освобожденных, поручители которых не заявят своих имен, безотлагательно снова арестовали.

Это предложение вызвало целую бурю. Бурдон, Лекуэнтр, Мерлен из Тионвиля всеми силами восстали против него. Спор, как обыкновенно бывает в подобных случаях, перешел от списков к общему положению дел, и начались резкие взаимные нападки. «Пора, – воскликнул Мерлен, – всем партиям отказаться от стремления подняться по ступеням престола Робеспьера! Не следует ничего делать наполовину, а надо признаться – 9 термидора Конвент многое сделал наполовину. Если он еще оставил здесь тиранов, то они по крайней мере должны бы молчать».

Громкие рукоплескания последовали за этими словами, направленными преимущественно против Бадье. За Мерленом последовал Лежандр: «Комитет заметил, что у него обманом исходатайствовали освобождение нескольких аристократов, но их немного и они скоро опять попадутся. Зачем взаимно обвинять друг друга? Зачем смотреть друг на друга как на врагов, когда намерения сближают нас? Уймем наши страсти, если мы хотим упрочить и ускорить успех революции. Граждане, я прошу вас отменить закон о списках освобожденных граждан. Этот закон уменьшил радость общества и обдал холодом все сердца!»

Тальен следует за Лежандром; его слушают с величайшим вниманием, так как он – главный из термидорианцев. «Вот уже несколько дней, – говорит он, – как, к прискорбию всех добрых граждан, вас стараются разъединить, стараются снова раздуть вражду, которая должна бы быть погребена в могиле Робеспьера. Когда я входил сюда, мне вручили записку, извещающую, что на этом заседании несколько членов подвергнутся нападениям. Эти слухи распускаются, вероятно, врагами Республики; не будем же их подтверждать нашими раздорами! – Рукоплескания прерывают Тальена, но он продолжает: – Последователи Робеспьера, не ждите успеха! Конвент твердо решил скорее погибнуть, нежели терпеть новую тиранию. Конвент хочет правительства непреклонного, но справедливого. Возможно, граждане были обмануты по поводу нескольких содержавшихся под арестом лиц; мы не верим в людскую непогрешимость. Но пусть нам объявят имена неуместно выпущенных лиц, и они снова будут посажены. Что до меня, я сделаю искреннее признание: я предпочту видеть на свободе двадцать аристократов, которые завтра опять попадутся, нежели одного патриота в неволе. Как?! Республика, располагая миллионом двумястами тысячами вооруженных граждан, убоится нескольких аристократов? Нет, она слишком сильна! Она сумеет открыть и сразить своих врагов!»

Рукоплескания, многократно прерывавшие Тальена, становятся еще громче по окончании его речи. После этих общих объяснений прения возвращаются к закону 23-го числа и к новому положению, которое Гране предложил присоединить к нему. Сторонники этого закона доказывают, что не следует бояться заявить о себе таким патриотическим актом. Его противники возражают, что нет ничего опаснее списков; что даже если не будет повода бояться новой тирании, лица, имена которых внесут в эти новые списки, не будут иметь спокойной минуты. Наконец уславливаются о сделке. Бурдон предлагает печатать имена освобожденных без имен поручителей. Это предложение принимается. Но Тальен не удовлетворяется этим и опять всходит на кафедру. «Если уж вы постановили, – говорит он, – печатать список граждан, которым возвращена свобода, вы не можете отказаться обнародовать также список граждан, хлопотавших об их задержании. Справедливость требует, чтобы были известны люди, своими доносами посадившие патриотов».

Собрание, застигнутое врасплох этим предложением, сначала находит его основательным и тотчас же составляет о нем декрет. Но едва постановление принимают, как несколько членов спохватываются.

– Этот список, – говорят они, – будет сопоставлен с другим! А ведь это междоусобная война!

Это слово повторяется другими, и много голосов уже кричат:

– Это междоусобная война!

– Совершенно верно! – отвечает Тальен. – Да, это междоусобная война, и я так думаю. Ваши два декрета поставят друг против друга два разряда людей, которые никогда не смогут простить друг друга. Но я только хотел, предлагая второй декрет, заставить вас почувствовать неуместность первого. Теперь предлагаю вам отменить оба.

Со всех сторон кричат:

– Да! Да! Отменить оба декрета!

Сам Амар требует того же, и оба декрета отменяются. Итак, благодаря ловкой и смелой игре Тальена никаких списков никто не печатает.

Это заседание вернуло спокойствие множеству людей, уже начинавших вновь чувствовать себя, как на вулкане. Но оно доказало также, что еще не все страсти угасли, что не вся борьба закончена. Партии пострадали поочередно и лишились своих славнейших голов. Но если именитейшие вожди и погибли, то всё еще оставались их партии, и теперь им предстояло, тоже по очереди, оспаривать друг у друга руководство революцией и начать новое, многотрудное и кровавое поприще. Дойдя до последней степени разъяренности, умы постепенно возвращались к исходной точке; во время этого возвращения власть должна была опять переходить из рук в руки, всё с тем же состязанием страстей, систем и влияний.