История Французской революции. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Луи Адольф Тьер cтр.№ 119

Национальное представительство было теперь в безопасности. Появилась даже возможность идти на коммуну и принять на себя инициативу, которой та почему-то не принимала. Так и решили сделать. Леонар Бурдон во главе целой толпы двинулся к ратуше. «Иди! – сказал ему Тальен, занимавший президентское кресло. – Иди, и пусть солнце, когда взойдет, не найдет уже заговорщиков живыми!»

Бурдон по набережным прошел на площадь перед ратушей. Там еще оставалось множество жандармов, канониров и просто вооруженных граждан, присланных секциями. Один агент Комитета общественного спасения по имени Дюла оказывается настолько неустрашимым, что пробирается в их ряды и зачитывает декрет Конвента, которым члены коммуны объявляются вне закона. Уважение к этому собранию, именем которого в течение двух лет совершалось в стране всё, уважение к словам, закон и республика одерживают верх. Отряды разделяются: одни возвращаются домой, другие присоединяются к Бурдону – и площадь коммуны пустеет. Как те, кто собрались защищать ее, так и те, кто пришли захватить ее, рассеиваются по прилегающим улицам, чтобы занять все приступы к ратуше.

При водворившемся преувеличенном мнении о решимости заговорщиков почти полная их неподвижность в ратуше казалась до того загадочной, что страшно было к зданию даже подойти. Леонар Бурдон боялся даже того, что здание может быть заминировано. Однако ничуть не бывало. Собравшиеся просто совещались и спорили; предлагали писать к армиям и провинциям, но не знали, от чьего имени, и не смели ни на что решиться. Если бы

Робеспьер был человеком дела и отважно показался и пошел на Конвент, то положение депутатов стало бы весьма опасным. Но он был только ритором и к тому же чувствовал, что общественное мнение отвернулось от него. Настал конец ужасному владычеству. Всё повиновалось Конвенту, и объявление непокорных вне закона произвело волшебное действие. Будь Робеспьер даже одарен энергией, он упал бы духом от стечения обстоятельств, несравненно более сильного, чем всякая личная сила.

Декрет, объявляющий Робеспьера и его приверженцев вне закона, действительно поразил всех как громом, когда весть о нем с площади проникла в ратушу. Пайен, получив декрет, прочел его вслух и с большим присутствием духа прибавил к списку лиц, объявленных вне закона, «народ, находящийся на трибунах», чего в тексте не было. Против его ожидания, народ в ужасе хлынул вон с трибун. Тогда глубочайшее уныние овладело заговорщиками. Анрио вышел на площадь, думая произнести перед канонирами речь, но не нашел ни одного человека. Он выругался и воскликнул: «Как! Эти злодеи, которые спасли меня несколько часов назад, теперь меня же бросают?!» – и в бешенстве возвратился наверх с этим известием.

Заговорщики пришли в отчаяние: покинутые своими войсками, оцепленные войсками Конвента, они начинают винить и укорять друг друга. Коффиналь, энергичный человек, не встретивший надлежащей поддержки, выступает против Анрио и со словами: «Негодяй! Это ты нас погубил своей трусостью!» – бросается на него и вышвыривает из окна. Несчастный падает на кучу навоза, смягчившую падение, так что оно не оказалось смертельным. Леба стреляет в себя из пистолета; Робеспьер-младший выбрасывается из окна. Один Сен-Жюст остается спокоен и неподвижен, с оружием в руке, но не применяя его. Тут наконец Робеспьер решается покончить с собой и находит на это мужество в своем отчаянном положении: он спускает курок пистолета, но пуля, попав выше губы, только проходит через щеку и легко ранит его.

Между тем несколько смелых людей – упомянутый уже Дюла, жандарм Мерда и несколько других, – оставив Бурдона с отрядами на площади, поднимаются по лестнице, вооруженные саблями и пистолетами, и входят в залу совета в то самое мгновение, как раздаются два выстрела. Муниципальные чиновники хотят скинуть с себя шарфы, но Дюла грозит саблей первому, кто это сделает. Все остаются неподвижными. Немедленно схвачены Пайен, Флерио, Дюма, Коффиналь и другие; раненых уносят на носилках, и шествие с триумфом направляется в Конвент.

Победные крики раздаются вокруг залы и оглашают ее своды. Тогда крики «Да здравствует свобода! Да здравствует Конвент! Долой тиранов!» раздаются отовсюду. Президент произносит следующие слова:

– Представители! Робеспьер и его сообщники за дверями вашей залы. Желаете вы, чтобы их доставили сюда?

– Нет! Нет! – кричат множество голосов. – Казнить заговорщиков!

Робеспьера с остальными переводят в залу Комитета общественного спасения. Его кладут на стол и подпирают ему голову несколькими картонками. Он сохраняет полное присутствие духа и бесстрастный вид. На нем синий фрак – тот самый, что был в день празднества Высшего существа, – нанковые штаны и белые чулки, спустившиеся к щиколоткам. Кровь льется из раны, и Робеспьер утирает ее чехлом от пистолета. Ему время от времени подают клочки бумаги, и он утирает ими лицо.

Арест Робеспьера

Так пролежал он несколько часов, став предметом любопытства и поруганий толпы. Когда пришел хирург, чтобы перевязать ему рану, Робеспьер сам сошел со стола и сел в кресло. Он выдержал весьма болезненную перевязку, не испустив ни одного стона, не отвечая ни на какие слова. Потом его вместе с Сен-Жюстом, Кутоном и остальными перенесли в Консьержери. Брата его и Анрио полумертвыми подобрали на площади у ратуши.

Для лиц, объявленных вне закона, суда не требовалось; достаточно было удостоверения личности. И утром 28 июля (10 термидора) виновные, в числе двадцати одного, явились перед тем самым судом, которому они послали столько жертв. Фукье-Тенвиль приступил к удостоверению личностей и в четыре часа пополудни послал их на казнь. Толпа, давно уже не ходившая смотреть казни, в этот день стекалась отовсюду с крайней жадностью. Эшафот стоял на площади Революции. Толпы народа запрудили собой улицу Сент-Оноре, сад Тюильри и громадную площадь. Родственники павших жертв шли за телегами с проклятиями и ругательствами. Многие подходили близко и спрашивали, кто из ехавших Робеспьер. Жандармы указывали на него саблями. Когда виновных привезли к эшафоту, палачи показали Робеспьера народу, сняли перевязку с его щеки и этим вырвали у него первый и единственный крик боли. Он умер с той же бесстрастностью, которую выказывал во все последние сутки; Сен-Жтост – с мужеством, всегда отличавшим его. Кутон был уныл; Анрио и Робеспьер-младший были еле живы.

Каждый удар рокового топора сопровождался рукоплесканиями, и толпа предавалась необузданной радости. В Париже господствовало общее веселье. В тюрьмах пели песнопения. Люди обнимались в каком-то упоении и платили до тридцати франков за номер газеты с описанием последних событий. Хотя Конвент не объявлял, что отменяет систему террора, и хотя сами победители были либо виновниками, либо поборниками этой системы, однако все были уверены, что террор умер вместе с Робеспьером, до такой степени этот человек воплотил в себе весь его ужас.

Так совершилась эта благодетельная катастрофа, которой кончилось восходящее движение революции и началось движение нисходящее. Спрашиваешь себя, что было бы, если б Робеспьер победил? Одиночество, в котором он оказался, доказывает, что этого не могло случиться. Но и останься он победителем, ему пришлось бы уступить всеобщему чувству или он всё равно пал бы после. Подобно всем узурпаторам, он увидел бы себя вынужденным вслед за ужасами смутных времен водворить спокойную и мягкую систему правления. К тому же Революция была слишком обширна, чтобы один и тот же человек, бывший депутатом в Учредительном собрании в 1789 году, мог быть провозглашен протектором или императором в 1804-м.