Каждые сто лет. Роман с дневником - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 124

Впоследствии все сообщения Андрюши будут распечатаны и присоединены к уголовному делу. Что лучше: повеситься или утопиться? «Застрелиться, как отец? – писал он. – А может, сброситься с девятиэтажки? Или, чтоб наверняка, с шестнадцатого?» Другие участники форума, видимо, думали, что парень шутит, и подавали соответствующие реплики, а он хватал их жадно, как собака ловит кость на лету. Последняя публикация Андрюши была сделана 31 декабря, когда уже никто особо не хотел обсуждать с ним способы ухода из жизни: все готовились отмечать праздник, и даже у самых одиноких имелись планы на вечер, пусть и из серии «стол-водка-телевизор».

«Мой последний день с вами, – написал Андрюша-Underwood в 15:00. – На пикче – способ моего ухода». На фотографии, выложенной в Сеть и также присоединенной к делу, была снята газовая труба из квартиры на Цвиллинга. Иры в тот день дома не было, мы с мамой ждали Андрюшу часам к восьми, не раньше. Мама собиралась приготовить все его любимые блюда, как она делала раньше для Димки.

Не знаю, сам ли он додумался до этого способа, или же его подсказал кто-то из обитателей форума – многие сообщения были впоследствии удалены пользователями, что «затруднило работу следствия». Андрюша, как написали потом в газете, «снял ранее установленную специалистами ОАО “Екатеринбург-газ” заглушку с крана газовой трубы в квартире». Он хотел умереть безболезненно и уйти наверняка, но покончил не с собой, а с совершенно незнакомым ему человеком – молодым сотрудником аварийной газовой службы и, по совместительству, граффити-художником. Тремя годами старше Андрюши был тот мальчик, Иван Лавров. Он пришёл по заявлению об утечке газа, которое сделали соседи. Взрыв раздался ровно в тот момент, когда Лавров, выгнав всех жильцов подъезда на улицу, стоял у двери нужной квартиры. Он получил множество травм и скончался в больнице в новогоднюю ночь. Посмертно Иван Лавров был награждён орденом Мужества за то, что «благодаря его действиям значительных жертв в доме удалось избежать». Никто из жильцов не пострадал, но три квартиры в подъезде были серьёзно повреждены и разрушены. Андрюша получил сотрясение мозга, множественные переломы и разрывы мягких тканей. На интернет-форумах все выражали надежду, что он умрёт, примерно в таких выражениях: «Хотел, так пусть подыхает!» Но Underwood, вопреки общим чаяниям, выжил.

Ни о ком так много не говорили и не писали той зимой. Андрюшу и погибшего газовщика сравнивали друг с другом. Их фотографии печатали в газетах. Мне звонили редакторы центральных телеканалов, приглашали стать участницей ток-шоу и каждый раз искренне удивлялись моему отказу. Кудряшов, всегда очень чувствительный к чужой славе, какой бы сомнительной она ни была, дал очередное интервью очередной «оксане». Ему было крайне важно, чтобы люди помнили, кто открыл им глаза. Именно Кудряшов впервые рассказал журналистам, что Андрей Лесовой – родной внук некрофила Тараканова.

Мы к тому времени уже несколько лет не виделись. Кудряшов разводился со своей второй женой и готовился к свадьбе с третьей (Соня, его нынешняя супруга, красотка и благотворительница, училась тогда в восьмом классе). Я не пожалела времени и подкараулила Лёшу на приёме, который был вовремя устроен французским консулом. Кудряшов стоял, любезно согнувшись пополам, перед консулом Китая. В принципе, можно было ничего не говорить: все чувства на моём лице были написаны крупными буквами. Кудряшов дёрнулся, посмотрел направо-налево – как будто собирался перейти улицу. Идти было некуда, консул Китая вежливо откланялся, прощаясь, а я стояла прямо напротив и, если верно помню, скрестила руки на груди.

– Ты прямо царь Ирод какой-то, – сказала я и, видя, что он не уязвлён, добавила со щедростью базарной торговки: – У тебя не только член маленький, но и сердце…

Только такие слова могли его по-настоящему задеть, особенно если помнить о декорациях, в которых они были сказаны: кругом дипломаты, политики и журналисты расхаживают с бокалами шампанского в руках, а я вещаю про член, к тому же маленький, к тому же в полный голос. Кудряшов в один миг стал зелёным, как статуя Бальзака на бульваре Распай. Схватил меня за руку, крутнул «крапивкой» – как в детстве! – и прошептал извечное: «Пошла на хрен!» (хрен здесь, разумеется, эвфемизм).

После Катастрофы прошло три месяца, Андрюша шёл на поправку, его вот-вот должны были выписать, но судебное заседание всё откладывали и откладывали. Говорили, что судья требует дополнительной психиатрической экспертизы. Говорили, что судья эта – очень опытная, старой школы, и что работает она последний год перед пенсией.

– Нам с ней очень повезло, Ксения Сергеевна, – сказал адвокат и назвал фамилию судьи, которую я и без того уже знала.

Екатеринбург, октябрь 1919 г.

«Ладун, ладун, ладун мой… Ладун маленький такой…»

Эту колыбельную Костя пел, укладывая Алёшу. Другим детям прежде не пел, а маленькому Алёше вдруг начал.

Месяц назад их похоронили. Младенца Алёшу и Костеньку, моего дорогого Цику, – похоронили в одном гробу из экономии.

– Вместе теплей будет, – сказала старуха, которой я никогда прежде не видала. И никто потом не видел – и не знал её имени.

Испанка – так называется эта болезнь. Грипп, который переходит в воспаление лёгких. Эпидемия.

Цика умер первым. Алёша – той же ночью.

Другие дети также болели, но справились.

А самый старший и самый младший – нет.

Юля спрашивала, кого мне жальче: верно, Алёшу, ведь он такой маленький, кудрявый, хорошенький… Нет, нет, нет! Мне жальче Цику моего.

Никто того не сможет понять. Точно что не Юля. И я не могу понять, зачем мне и как теперь жить.

Мама бы, верно, нашла слова утешения, но и мамы моей больше нет, ушла прошлой зимой. Костя закрыт в своём горе и своей науке. Я одна – и не бываю при этом одна ни на миг. В голове, как заведённое: «Ладун, ладун, ладун мой… Ладун маленький такой».

Вот что я думаю теперь, «испанка» – та старуха, что сказала о гробе, будто бы вместе теплей. Имя ей болезнь – или смерть.

Екатеринбург, май 2008 г.

Старый дневник Ксаны

Иногда я представляю себе, что Андрюши больше нет, и чувствую при этом нечто вроде облегчения. Мне стыдно за эти мысли, поэтому я и заставляю себя их записывать. Суд всё переносится. Тактика судьи – измотать нас ожиданием? Она требует всё новых и новых освидетельствований, уходит на больничный, отменяет и переносит заседания.

Я ничего не знаю о том, как проводится суд по уголовным делам в России. Я и во Франции никогда этим не интересовалась, бог, как говорится, миловал. Если поскрести хорошенько память, на поверхность всплывёт разве что слово juge, неимоверно смешившее меня в юности. Ну в самом деле, разве можно называть судью в парике и мантии легкомысленным словечком «жуж»? И ещё я откуда-то знаю про «хабеас корпус» – неприкосновенность личной свободы. «Хабеас корпус» – ключевое понятие британского права, дословный перевод с латыни: «Ты должен иметь тело». Применялось в Англии начиная с XV века и, по сути, являло собой средневековую «презумпцию невиновности»: представь арестованного лично в суд вместе с доказательствами законности его задержания или не лезь в это дело. В нашем случае ни о какой невиновности не было и речи, и понятие «хабеас корпус» воспринималось в другом, не юридическом, смысле: Андрюша остался в живых, «имел тело».