Безопасный для меня человек - читать онлайн книгу. Автор: Чхве Ынён cтр.№ 24

Он не поднимал на нее глаз и складывал салфетку.

– А, кстати, я сказала Конму по дороге… – добавила она.

– У Морэ появился парень, – закончил он за нее. – Вроде бы он ничего. Он учился на ее факультете и сейчас работает в фирме, я как-то даже мельком видел его.

Я смотрела на Конму и не знала, что сказать. Наверное, я должна была улыбаться и поздравлять ее, но разве я могла сделать это у него на глазах? Я посмотрела на раскрасневшееся от алкоголя лицо Морэ.

Мы вышли из бара еще до полуночи, сели на автобус и поехали домой. Морэ уже наполовину протрезвела и рассказывала мне, как познакомилась с парнем. Сказала, что он долго за ней ухаживал и очень ее любит. Восхищалась его серьезными, не в пример нашим сверстникам, мыслями и поступками. Пока я слушала ее, мне вспоминались складывавшие салфетку руки Конму. Я никогда не встречала никого более зрелого и серьезного, чем он. Почему Морэ не заметила в нем этих качеств? Почему он так и не смог приблизиться к ней?

За несколько дней до того, как он ушел в армию, мы напоследок встретились еще раз. Мы поужинали и гуляли по городу. Конму был с камерой и постоянно фотографировал. В тот вечер с неба сыпались крупные снежинки.

– Дай я тоже попробую!

Морэ шла за нами и фотографировала. Позировать она не просила, но Конму остановился, и она тут же стала его снимать.

Вернувшись домой, она написала в чат, что не сможет прийти на его проводы. Сказала, что день его ухода на службу совпал с днем маминой операции. Она хотела сообщить об этом лично, но не решилась. Он ответил, что в любом случае отговорил бы ее, если бы она решила прийти, и сказал, чтобы я тоже не приходила. Он сможет спокойно уехать и сам.

В день его отправления мы, будто брат и сестра, рано утром приехали в учебный центр для новобранцев. Было пасмурно. Дождь не шел, но все небо затянули черные тучи, и вокруг стояла темень. Мы сидели на трибуне бок о бок и со скрещенными на груди руками смотрели, как новоиспеченных солдат окружали группы по три-пять человек. Они смеялись, обнимались, болтали или плакали, а мы с Конму наблюдали за ними так, будто смотрели кино.

– Похоже, пойдет снег, – произнесла я и посмотрела на него.

Из-под его черной бейсболки торчали красные замерзшие уши. Я подумала, что, будь Морэ с нами, было бы не так угрюмо. «Она наверняка постаралась бы проводить тебя так, что тебе не пришлось бы завидовать другим. Она подыскала бы и подходящие слова, и не стала бы сдерживать слез и поплакала для тебя».

Почему рядом с тобой сижу я, человек, который не может ни высказать свои мысли, ни даже поплакать, когда грустно? Разве я могу стать для тебя утешением? Сидя рядом с ним и шмыгая носом, я чувствовала странную нервозность. Мы так и не смогли ничего друг другу сказать и продолжали сидеть до тех пор, пока из громкоговорителя не раздалось обращение к призывникам.

– Я пошел.

Конму встал и улыбнулся. Я неловко поднялась с места и посмотрела на него.

– Теперь твоя, – сказал он и нахлобучил на меня свою бейсболку.

Его голова была коротко обрита. Он провел ладонью по волосам и помахал мне.

– Пока!

Я не смогла даже махнуть в ответ и просто стояла, глядя на шагавшего вразвалку, как заметила Морэ, Конму. Он немного отошел и обернулся, потом прошел еще и снова посмотрел назад. Я рассеянно наблюдала за тем, как уменьшалась его фигура. Проводы вышли ужасные. Когда он смешался с толпой других солдат, с неба посыпался мягкий снег.

Конму негде было оставить свои вещи, поэтому все, кроме компьютера, доставили ко мне домой. По его словам, компьютер он продал через университетское онлайн-сообщество. Несколько комплектов одежды, книги по психологии, тетради, ланч-бокс и баскетбольный мяч – это все. Камеру он отдал Морэ.

За несколько месяцев до его призыва один старшекурсник с нашего факультета покончил в армии с собой. Ему приказали в полдень в полном обмундировании пробежать десять кругов по полю. Он вернулся в казарму и убил себя. В тот день температура воздуха поднималась до тридцати восьми градусов.

Он был застенчивым и маленьким. Как-то раз, когда на лекции мы сели рядом, он спросил, почему я не участвую в общественной жизни факультета.

– Я занята, – мой ответ прозвучал немного резко.

– Понято. Давай как-нибудь пообедаем вместе. Я хочу тебя угостить.

Согласием на его предложение я не ответила.

В холле нашего корпуса повесили его портрет, и те, кто хотел почтить его память, зажигали свечи. Некоторые из его однокурсников вставали перед ним на колени и плакали. И все всегда просили у него прощения. «Тебе было так тяжело, а мы даже ничего не знали и просто продолжали жить, прости! Прости!» – говорили они. Я стояла рядом и жгла благовония.

Вскоре появился плакат со статьей о том, что тот парень стал жертвой издевательств. Статью написал его друг. Он сообщил, что в последний раз, когда они встречались, тот был сильно истощен и несколько раз повторил, что хочет умереть. Действия старослужащих, которые издевались над ним, расследовали, но никакого особенного наказания им не назначили. Он написал, что следствие интересовал только последний день, а издевательства продолжалось постоянно, поэтому нужно детально выяснить, что произошло.

Я не рассказывала об этом Конму и Морэ. Не хотелось превращать смерть этого парня в тему для обсуждений. Казалось, стоит мне заговорить об этом – неважно, чтобы рассказать другим о его боли или из-за эгоистичного желания утешиться самой, – в этот самый момент все его страдания превратятся в обычный повод для сочувствия. Сочувствия не хочет никто. Я не имела права резюмировать его жизнь жалостью и обидой и заменять его имя на клеймо жертвы издевательств.

Неужели не было другого выбора? Я долго думала об этом другом выборе. Что должно было твориться у него в душе, когда смерть стала его единственным выходом? Кем были те, кто изводил его? Не получив наказания, они вернутся из армии, будут просто жить дальше и даже не осознают, что совершили? Или когда-нибудь их все-таки осенит?

– Человек может измениться. Если бы я в это не верил, то не пошел бы на психологию. Тот, кому не все равно, может. Изменить других нам не под силу, но хотя бы себя изменить можно.

Конму сказал это в конце первого курса, когда выбирал специализацию. Объяснил, что ему интересны люди и он хочет знать, как устроены человеческие чувства.

– Пусть та часть, которая рождается вместе с нами, остается прежней, но я верю, что можно поменять наше восприятие какого-то опыта, реакцию на него и методы, которыми мы себя реабилитируем.

Мне нравилось, что Конму с таким оптимизмом смотрит на людей, но иногда я сомневалась в его искренности. В такие моменты хотелось спросить: «Я ведь прекрасно знаю, в каких условиях тебе пришлось расти. Не пытаешься ли ты самого себя обмануть этой ложью?» Могут ли измениться те, кто причиняет другим вред? Могут ли они стать другими? А если они изменятся, заживут ли травмы тех, над кем они издевались? Вернется ли к жизни мертвый человек?