Безопасный для меня человек - читать онлайн книгу. Автор: Чхве Ынён cтр.№ 23

Когда он говорил, все в доме должны были бросать свои дела и внимательно его слушать. Нельзя было смотреть телевизор или говорить с другими, нельзя было жевать, если он решал что-то сказать за столом. Любые действия во время его речи расценивались как пренебрежение. В конце концов, даже недоваренный рис или вода на полу в ванной косвенно свидетельствовали о том, что все вокруг пытались его уязвить.

Его жена готовила ему три раза в день, даже когда была на химиотерапии. Он садился за накрытый ей стол до самой ее смерти. Он ни разу не сходил к ней в больницу. Конму становился возле матери, которая, обливаясь потом, держалась за раковину, ставил рис на огонь и резал овощи. Впоследствии он жалел о своей трусости, но злился и на мать, которая не смогла защитить его от таких отца и брата.

Старшего сына отец считал своей копией и любил, как никого другого. Высокий рост, красивое лицо, прекрасная успеваемость, жесткий характер и отсутствие слабостей были отцу по душе. Боязливый, слишком мягкий и плаксивый Конму показывал другую его сторону – ту, от которой отец сильнее всего желал убежать.

Брат Конму поступил на юридический факультет и получил полную стипендию на все четыре года. Пока Конму учился в старших классах, его брат три года подряд пытался сдать государственный экзамен и получить лицензию адвоката, но каждый раз проваливался. На него давили и ожидания отца, и неспособность оплакать умершую мать, и то, что его способности не поспевали за амбициями.

Конму рассказывал, что как-то раз брат, избивая его в очередной раз, признался: «Когда я бью тебя, хоть как-то выпускаю пар».

Конму приходил в больницу каждый день, пока его брат не пришел в сознание. И даже когда состояние стабилизировалось и брата перевели из реанимации в обычную палату, Конму постоянно был рядом с ним. Я пыталась понять его: «Конму просто слишком мягкий», – но все равно считала, что так поступать не нужно. Я боялась, что это необдуманное примирение снова вернет его в тот ад, но делиться с ним этими мыслями не стала.

Когда Конму начал заботиться о брате, Морэ возобновила свои трансляции. Наш чат в MSN опять ожил. Мы испытывали друг к другу сложные чувства, но на словах так же шутили и подкалывали друг друга.

И я, и Морэ понимали: у Конму всего две руки, и единственными, к кому он мог протянуть эти руки, были я и она.

Его брата выписали примерно через месяц после перевода в обычную палату. Конму взял академический отпуск на осенний семестр и устроился помощником преподавателя в большую школу дополнительного образования.

Я зашла на его страницу и стала смотреть фотографии, которые он сделал после аварии с братом. На большинстве снимков были дальние планы: виды с верхнего этажа на эстакаду и на аллею, брошенный в конце переулка музыкальный центр, далекое, размером с ноготь на мизинце, здание больницы… Композиция на снимках была смещена – ни один объект не находился в центре.

То же было и с портретами Морэ. Вот она с собранными в хвост волосами, в шортах, футболке и кроссовках идет через парковку к выходу из больницы. Она в нижнем левом углу снимка – кажется, еще один шаг, и она выпадет за пределы кадра.

Я долго смотрела на эту фотографию. В ней запечатлелись чувства Конму в тот миг, когда он попрощался с ней и подошел к окну, чтобы увидеть, как она уходит.

Благодаря его рекомендации я тоже устроилась ассистенткой преподавателя на курсах. Конму работал с понедельника по субботу, а я только в пятницу и по выходным.

Проверяя тесты, мы сидели рядом за узким столом, вместе стояли в очереди и делали распечатки. В обед мы ходили в столовую, где подавали самые большие порции, и ели жареный рис с овощами. С каждым днем становилось все прохладнее. В комнате отдыха мы купили в автомате горячий чай в банках и сели его пить.

– Прямо как в прошлом году, – сказал Конму. – Помнишь, мы гуляли по кампусу, а потом ели булочки и пили такой чай?

– Ага.

– Думал, что, если возьму академ, появится свободное время, но где там. В результате работаю каждый день, а по выходным только сплю.

Будничным тоном, будто это что-то незначительное, я наконец задала вопрос, который давно меня беспокоил:

– Ты еще видишься с братом?

Он чуть подумал и ответил.

– Нет.

– …

– Честно. Тогда я не мог по-другому, но, думаю, теперь мы окончательно порвали.

Он произнес это безо всякого выражения на лице. Он выглядел искренним.

– Знаешь… Я… Зимой я ухожу в армию. Морэ я тоже потом сам расскажу.

– Конму…

– Все будет нормально. У меня и дома как в армии, – он кисло улыбнулся.

– Это не смешно.

Я посмотрела на его белые кроссовки. Конму всегда был в них.

– Только ты… не терпи, – произнесла я. – Если случится что-то плохое, если будет тяжело, не думай, что должен все это терпеть.

– Я запомню. Тогда ты тоже запомни. Помни, что сейчас сказала.

– Обо мне не волнуйся, главное, сам не забудь.

Я была готова заплакать, поэтому вышла. И я прекрасно понимала, что только что просила его ничего не терпеть, но сама же по привычке терпела, чтобы не заплакать.

Для двадцатилетней меня срок в два года составлял десятую часть всех прожитых мной лет. Столько же времени прошло с тех пор, как я вступила во взрослую жизнь. Встреча с Конму была моим собственным выбором, я разделила с ним свою жизнь, отламывала кусочки своего сделанного будто из хлебного мякиша сердца и по чуть-чуть отдавала ему. Часть меня теперь принадлежала Конму, поэтому вдали от него я не могла оставаться цельной. В мои двадцать эта привязанность давила на меня тяжелым грузом.

С того дня и до самого его отъезда нам было так весело втроем, как никогда прежде. Мы ходили кататься на каруселях в Lotte World по безлимитным билетам, которые где-то раздобыла Морэ, пили до самого рассвета и возвращались домой лишь на первых утренних автобусах. Конму с теплом смотрел на Морэ, пока та несла свою пьяную болтовню. Его взгляд выдавал спрятанные за ним чувства.

В тот вечер мы сидели в пивной неподалеку от университета, где училась Морэ. Шли зимние каникулы, поэтому мы были единственными посетителями. Морэ, опьяневшая от одной кружки пива, привалилась ко мне.

– Все меняется, – сказала она. – Мне всегда нравились слова «все течет, все меняется». Говорят ведь, что нет ничего вечного. Но с тех пор, как встретила вас, я терпеть не могу эти слова. Почему все должно меняться? Почему все должно пройти? Были моменты, которые мне хотелось остановить навсегда, прямо как на фотографиях Конму!

– Когда?

– Ну, например, когда ты, Конму, просто ходишь вразвалочку. Я никогда не видела, чтобы кто-то еще так ходил. Это что-то, ну правда! А еще я никогда не видела, чтобы кто-то так же по-дурацки играл в баскетбол! Смотрите, смотрите, ну! Он встает в позу, весь выпрямляется и – мимо! За тобой так смешно наблюдать, ты такой нелепый…