Джордж нахмурился, Рита протестующе замахала руками.
— Я дам вам знать, когда буду на месте, — закончила разговор Джинджер и положила аппарат на стол.
— Вам лучше пока воздержаться от такого путешествия, — посоветовал озабоченный Джордж.
— Что, если у тебя начнется припадок в самолете? — спросила, в свою очередь, Рита.
— Все будет хорошо, — успокоила их Джинджер.
— Дорогая, у тебя было три приступа в прошлый понедельник!
Джинджер глубоко вздохнула и откинулась на спинку зеленого кожаного кресла.
— Рита, Джордж! Вы были очень добры ко мне, я не знаю, как я смогу вас отблагодарить. Я люблю вас, поверьте. Но я прожила у вас уже пять недель и за это время превратилась в беспомощного ребенка. Дальше так продолжаться не может. Я должна быть в Неваде. У меня нет иного выбора. Я должна там быть.
* * *
Нью-Йорк
Отъехав на два квартала от пресвитерианской церкви на 5-й авеню, Джек снова остановился, на этот раз у епископальной церкви Святого Фомы. Войдя в неф, он в изумлении уставился на громадные мраморные завесы за алтарем, обвел взглядом статуи святых, апостолов, Девы Марии, Христа, многозначительно взирающие на него из сумрака ниш вдоль стен, и понял, что главная цель религии — искупление вины, прощение людей за их слабость и несовершенство. Человеческий род оказался неспособен подняться до уровня своих возможностей, и чувство собственной вины довело бы многих до безумия, если бы они не уверовали, что Бог — будь то Иисус, Иегова, Магомет или Маркс — в отличие от них самих взирает на них благосклонно. Но Джек не нашел в этом храме умиротворения, и на душе у него не полегчало даже тогда, когда он опустил в ящик для пожертвований 20 тысяч.
Снова сев в автомобиль, он твердо решил избавиться от всех денег в багажнике, но не потому, что надеялся таким образом в какой-то мере искупить свою вину, — простое перераспределение ценностей еще не является моральным эквивалентом искупления. У него было слишком много грехов, чтобы замолить их за одну ночь. Джеку просто больше не нужны были деньги, но выбросить их в мусорный ящик он не мог, так что оставался лишь один способ избавиться от этого проклятого дерьма — раздать людям.
Он зашел еще в несколько храмов и везде, где двери были открыты, оставил деньги.
Потом он подъехал к бюро Армии спасения и всучил 40 тысяч долларов опешившему ночному сторожу.
В китайском квартале на Бейерд-стрит Джек заметил в окне второго этажа вывеску, на которой по-английски и по-китайски было написано: «СОЮЗ БОРЬБЫ ЗА ПРАВА КИТАЙСКИХ МЕНЬШИНСТВ». На первом этаже, прямо под помещением Союза, находилась аптека, где продавались лекарства, изготовленные по рецептам традиционной китайской медицины, травы и коренья. Аптека была закрыта, но в офисе Союза горел свет.
Джек нажал на кнопку звонка над дверью в аптеку и не отпускал ее до тех пор, пока по лестнице к двери не спустился сморщенный старичок китаец. Удостоверившись, что Союз главной своей задачей считает помощь китайским беженцам из Вьетнама и их нуждающимся родственникам, оставшимся в этой стране, он просунул сквозь дверную решетку пачку денег — 20 тысяч долларов. От изумления китаец перешел на родной язык и, открыв дверь, вышел на улицу, чтобы пожать Джеку руку.
— Друг, — сказал престарелый мандарин. — Ты не представляешь, какие страдания облегчит этот дар!
— Друг, — повторил Джек за стариком, пожимая его теплую мозолистую ладонь. В одном этом слове, в сердечном рукопожатии он обрел то, что, как ему казалось, безвозвратно утратил: чувство сопричастности, товарищества, принадлежности обществу.
Он доехал до Мотт-стрит, свернул направо и прижался к тротуару, вынужденный остановиться: из глаз его хлынули слезы.
Ни разу в жизни он не был так смущен, в таком смятении, как сейчас. Отчасти он плакал потому, что на мгновение ему подумалось: позорное пятно никогда не исчезнет с его души и он всегда будет чувствовать себя виноватым. Но к слезам горечи примешивались и слезы радости от нового ощущения братства. Почти все минувшие десять лет он был вне общества, отстранившись от него и помыслами, и духом, и едва ли не телом. Но теперь, впервые после возвращения из Центральной Америки, у Джека Твиста появилось стремление, желание и, главное, умение находить друзей и участвовать в жизни общества.
Озлобление завело его в тупик. Выпестованная им в собственном сердце ненависть больнее всего ударила его самого. Плодом отчуждения стало одиночество.
Последние годы он часто оплакивал Дженни, а потом и самого себя. Но сейчас он рыдал совсем по другой причине: по щекам его струились слезы очищения, умиротворения, он как бы изливал в них, выплакивал всю свою злость и ярость.
Все еще не понимая, чем вызвана эта стремительная перемена в нем, Джек чувствовал, что его обновление и очищение не закончились и ему предстоит еще пройти долгий и тернистый путь, прежде чем он из преступника и отщепенца станет законопослушным гражданином. Что ждет его в конце этого пути? Какие сюрпризы готовит ему судьба?
В эту холодную зимнюю ночь в китайском квартале Джек Твист вновь обрел надежду.
* * *
Округ Элко, Невада
Нед и Сэнди Сарвер умудрялись управляться в гриль-баре вдвоем, потому что, во-первых, были трудолюбивы по натуре, во-вторых, готовили всего несколько самых простых, но сытных и вкусных блюд, а в-третьих, Нед поднаторел в поварском деле во время службы в армии и знал множество хитростей, помогавших поддерживать марку гриль-бара на должном уровне.
Тем не менее к концу дня Сэнди уставала и радовалась тому, что на следующий день не нужно открывать заведение раньше полудня, поскольку Эрни и Фэй сами обеспечивают гостей бесплатными легкими завтраками.
В субботу вечером, поджаривая на гриле гамбургеры и гренки и подавая сосиски с острым соусом, Нед то и дело посматривал на Сэнди. Он все еще не мог привыкнуть к произошедшим в ней переменам. Она похорошела и поправилась на десять футов, обрела привлекательную округлость и женственность, не шаркала, ссутулившись, по бару, а грациозно порхала между столиками, мило улыбаясь гостям.
Не он один обратил внимание на перемены в Сэнди, многие водители провожали маслеными взглядами ее ладную фигурку, когда она проходила мимо с подносом, уставленным едой и холодным пивом.
До последнего времени Сэнди не особенно болтала с клиентами, хотя и была с ними безукоризненно вежлива. Но теперь, все еще смущаясь, она отвечала шутками на заигрывания шоферов и даже сама порой поддразнивала их.
Впервые за восемь лет супружества Нед Сарвер боялся потерять Сэнди. Он знал, что она любит его, и пытался убедить себя, что перемены в ее поведении и внешности не повлекут за собой изменений их отношений. Но происходило именно то, чего он боялся.
Утром, когда Сэнди укатила в Элко встречать в аэропорту Эрни и Фэй, Нед опасался, что она уже не вернется. Уедет в другой город, найдет себе мужчину посимпатичней, поумней и побогаче, чем он, а его забудет. Он понимал, что нечестно подозревать в подобных намерениях Сэнди, неспособную на измену, и оправдывался перед самим собой тем, что раньше всегда думал: Сэнди достойна лучшего мужа, чем он, Нед Сарвер.