— Скажу лекарю, чтобы он убрал это, — почти ласково проворчала фрея. — Девица не должна иметь изъянов.
— Простите, — я опустила голову, чтобы не выдать истинные чувства.
— Вы не должны опозориться на балу! Возьмите себя в руки и запоминайте…
Когда я вернулась в свою комнату, была выжата как лимон — из-за волнения. Зато твердо уверенная: на ночное свидания под луной маркизетта больше не пойдет. Поэтому книжечку прячем, Димее говорим, что принц ко мне интерес потерял, и выжидаем до бала. А потом как-нибудь — и побег. Только продержаться бы!
Глава 46
— Он ничего не писал? — заглядывая в глаза, с надеждой спросила Димея.
Я покачала головой.
— Ты расстроила его! Разочаровала! — тут же печаль сменилась гневом, руки маркизеты сжались в кулаки, и в меня полетели обвинения. Пришлось остудить ее пыл, пока не разошлась.
— Я ли? — напомнила про подмену.
Она обхватила голову ладонями, взвыла и упала на мою постель. Эверий ловко отпрыгнул, иначе бы страдалица его в лепешку раздавила.
— Вечером бал! Неужели ему нечего сказать мне… нам?! — маркизетта настолько вжилась в роль моего двойника, что в ее слова появилось «мы». Мило, но это все до поры до времени. Вечером, если ее Селебрин не выберет, ой, что будет!
— А принц что-то должен служанке?
— Ух! — гневно прорычала маркизетта.
Наряд ее давно готов, и теперь время, для нас, нервничающих, тянулось мучительно медленно.
Димея страдала, плакала, потом твердила себе, что красное, заплаканное лицо ее не украсит. Брала себя в руки. Ненадолго, а потом все повторялось по кругу.
Я украдкой поглядывала на часы, но стрелка будто застыла в одном положении.
— Может, поспим? — предложила просто так. Я не усну, но хотя бы побуду одна в своей комнатушке. Не могу больше выносить вздорную маркизету — сама нахожусь на пределе.
— Попробую, — согласилась Димея, не найдя под моей подушкой вожделенную записную книжку. В поисках ее она даже обнимала меня сегодня, пытаясь нащупать в карманах. Невдомек хитрюге, что Эверий унес книжечку и спрятал в расщелине между карнизом и фигурным барельефом, куда она ни за что не доберется.
Маркизетта неуклюже сползла с моей постели и направилась в свои покои. Я увязалась за ней, чтобы проследить, укрыть или хотя бы накормить. Если перекусит — подобреет, заснет и даст мне час передышки.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила на всякий случай, когда Димка поморщилась при виде любимой выпечки. Чую, не ладно что-то с ней. То ли от любви сохнет, то ли приболела. Эверий уверял, что с маркизеттой все хорошо и даже отлично, но я все равно переживала.
— Нет! — рявкнула Димка и плюхнулась на шелковое покрывало, в последние дни щедро орошенное девичьими слезами.
Я укрыла ее, принялась занавешивать кровать плотным балдахином, чтобы ни один лучик света не потревожил вредину, когда заметила под дверью письмо.
Всего лишь задержала внимание, а маркизетта уже спрыгнула с постели и побежала за ним.
Схватив конверт, она прижала его к груди и, сторонясь меня, зашла в ванную, где и заперлась.
— Эй, что там?! — я приникла ухом к двери и пыталась разобрать: добрая весть или дурная? Увы, кроме шелеста, ничего не услышала. Но спустя пару мгновений маркизетта откликнулась с толикой надежды в голосе:
— Не твое дело!
Фух! Выдохнула я. Тон довольный, бодрый — значит, маркизетту не исключили, на бал она идет, и надежда еще есть!
Вот только Эверий, внимательно обследовав и обнюхав щель, через которую подсунули конверт, подошел ко мне, подергал лапкой подол платья и качнул головой, жестом показывая, что письмо ему кажется сомнительным.
Я едва успела отпрянуть — дверь распахнулась и в комнату выбежала окрыленная Димея. Глаза ее сияли, на губах играла торжествующая улыбка, а еще она напевала себе под нос.
— Живо подай платье лазурного цвета! — потребовала, вновь став той самой несносной маркизеттой, у которой будто весь мир под ногами.
— Оно с декольте, — напомнила.
— И что?
Пришлось подойти и ткнуть пальцем в темно-фиолетовое пятно на шее рыжей грубиянки.
— О, мрак! — раздумывая, как быть, Димея закусила губу. Безрассудство ее боролось со здравым смыслом. Я приготовилась убеждать маркизетту долго и нудно, что рисковать не стоит, однако она сама проявила рассудительность.
— Тогда белое муслиновое. Живее!
Несмотря на торопливые сборы и короткие волосы, прихваченные кокетливыми заколочками, выглядела Димка мило. Если бы у нее еще были длинные волосы…
Я мысленно сделала в уме пометочку: когда придет маг, посланный статс-фреей, попрошу его отрастить волосы и маркизетте тоже. Думаю, Нилена не будет сильно ругаться.
Оглядев себя в зеркало, Димея поправила выбившийся локон и двинулась к двери.
— Ты куда? — сделала попытку узнать о ее намерениях. В ответ она язвительно фыркнула и так ничего и не ответила.
Едва Димея ушла, я приняла решение: буду тайком следовать за подопечной. И если понадоблюсь — приду на помощь.
— Тоже последую за вами, — шепнул Эверий, спрятавшись от зеркала за письменным столиком. — Письмо принесла женщина, но это не Нилена и не ее доверенное лицо. Ничего не бойся — я буду рядом! — Подмигнул и выбрался на балкон.
Маркизетта быстро шагала, почти бежала, использовала короткие дорожки, чтобы скорее добраться до места назначения, но я ни в чем ей не уступала, особенно после того, как на пузе перепахала половину Изумрудного парка.
Наконец, она вышла к Тихому Озерцу, поросшему розовыми кувшинками, и встала, ожидая кого-то.
Неужели Селебрин назначил ей встречу? Пожалуй, он единственный, кто может вдохновить маркизетту, зарядить бодростью, избавить от любой хандры, успокоить и заставить сорваться с места. Странно, что пригласил не через записную книжечку, но сомнения я гнала прочь, надеясь на чудо не меньше Димеи.
Когда Селебрин придет, я успокоюсь и оставлю парочку наедине, а пока буду следить, чтобы с рыжим луковым горем ничего не случилось.
Притаилась за фигурным кустом и стала ждать. Верный Эверий спрятался под корнями соседнего.
Димея то и дело доставала из кармана письмо, перечитывала, беспокойно расхаживая по мощеной дорожке. Мы тоже терпеливо ждали, однако ожидание явно затягивалось.
Когда ноги устали, я опустилась на зеленый газон. Из укрытия на пригорке озерцо как на ладони, и если принц придет — сразу увижу…
Вот только время шло, а маркизетта так и стояла одна, уже с поникшей головой.
Больше она не радовалась. Исчезла ее улыбка, глаза стали грустными, и только упрямство не позволяло ей признаться, что дальше ждать — тщетно, что следует плюнуть, развернуться и уйти.