Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы - читать онлайн книгу. Автор: Энн Гленконнер cтр.№ 22

Но в Колине было немало хорошего. Он научил меня такому, чего я никогда не знала. Он был лучшим собеседником в мире, и его истории всегда были очень живыми и яркими. Когда он пребывал в хорошем настроении, сравниться с ним не мог никто. Проблема заключалась в том, что, даже когда он был веселым и интересным человеком, я не переставала думать, когда его настроение изменится. А менялось оно очень быстро. Колин, как оборотень, мог взорваться в любую минуту. Любая мелочь могла вызвать его яростный гнев. Однажды в офисе банка он так пнул витражное стекло, что перерезал себе артерию на ноге. Вот так он пытался бросить курить.

Обычно его выводило из себя что-то тривиальное. Стоило ему завестись, и он требовал, чтобы я не шевелилась, пока он не успокоится. Если я двигалась, это бесило его еще сильнее. Я научилась замирать, как кролик, и затаивать дыхание, пока он не успокаивался. А потом он вел себя так, словно ничего не случилось. Во время газовой атаки люди надевают противогазы, под дождем раскрывают зонтики – у любой проблемы есть свое решение и защита. Но с Колином мне ничего не помогало.

Вскоре после нашей свадьбы, выведенная из себя истериками Колина, я уехала к маме. Я думала, что совершила ужасную ошибку, выйдя за него замуж. Не знаю, чего я ждала от мамы, но она мгновенно пресекла любые мысли о разводе, однозначно заявив мне:

– Возвращайся домой. Ты – его жена.

Думаю, она понимала: стоит ей проявить хоть малейшее сочувствие, я уцеплюсь за это. Но я была замужем, ожидала ребенка, и развод в таких обстоятельствах был не лучшим решением. Так мама справлялась со всем: она просто подхватывала все, что швыряла в нее жизнь. Так делали все. Мама демонстрировала мне хороший пример – практичность у нее всегда брала верх над сентиментальностью, а отрицание она предпочитала конфликтам.

И я послушалась. Я вернулась к Колину и смирилась с судьбой. Он всю ночь не давал мне спать – улегся на полу, свернулся калачиком и что-то бесконечно говорил. Я к такому не привыкла. И неудивительно – ведь у меня не было опыта общения со взрослым мужчиной, который ведет себя подобным образом. Колин никогда не вел себя нормально. Он не принимал ничего, что всем остальным казалось совершенно разумным. Он терпеть не мог театр, потому что не мог выдержать антрактов, и всегда уходил со второго действия. Он редко ел с тарелки, предпочитая есть из бумажных пакетов. Одно время он не ел ничего, кроме мармеладных яиц, чего я понять никак не могла. А еще он любил покупать домá. Мне пришлось научиться принимать и мириться с этим, как и с другими его выходками – у меня просто не было выбора. В любой момент он мог заявить, что купил новый дом и нам нужно переезжать – порой сразу же после переезда в очередной дом. Он никогда со мной не советовался, и я просто привыкла. Не могу сосчитать, сколько домов у нас было в Лондоне.

Отец это заметил и предложил мне купить одну из освободившихся ферм в Холкеме, чтобы у меня был собственный дом. Он думал, что это облегчит мою жизнь. Свободны были две фермы. Одна находилась прямо на болотах – красивый дом в голландском стиле. Но я представила себе мрачные, промозглые зимы и болотных ведьм и выбрала другую, расположенную в нескольких милях от Холкема. Я купила этот дом со значительной скидкой. Колин, который полностью контролировал наши дома в Лондоне и отделывал их по своему вкусу, не спешил приезжать в мой дом. Но когда я закончила отделку, то мне захотелось показать ему свой дом – я им по-настоящему гордилась.

Ванные в доме были совершенно новыми, и полы в них были застланы коврами. Когда Колин впервые приехал в мой дом, я накрыла ковры пленкой: в ванне Колин всегда так сильно плескался, что все полы вечно были залиты водой. Но, увидев в ванной комнате пленку, Колин пришел в ярость.

– Ты постелила пленку из-за меня?! – шипел он. – Ковры тебя дороже меня! Как это типично!

С этими словами он оделся и выскочил из дома. Я не знала, куда он отправился. Потом я вышла на улицу и услышала стоны, доносившиеся из ветхой сельскохозяйственной постройки на другой стороне дороги. Я пошла на шум и, к своему ужасу, увидела Колина. Он сидел на корточках за двумя ржавыми тракторами. Выходить он категорически отказался. Меня охватила паника – не дай бог, жители деревни увидят, что у нас происходит.

Я позвонила маме, и она приехала с врачом. Ему пришлось проползти под тракторами, чтобы сделать Колину укол. Стонать он перестал, но потом доктору пришлось вытаскивать его обмякшее тело из-за тракторов. Мы с мамой помогли втащить его в дом, уложили на кровать и поблагодарили доктора, который постарался уехать побыстрее. На следующий день Колин вел себя так, словно ничего не случилось. И мама тоже.

Несмотря на это, такое поведение мужа меня беспокоило, и я уговорила Колина обратиться к врачу в надежде, что это ему – и мне – поможет. Врачи объяснили его состояние чрезмерной чувствительностью и напряженностью. Но такое вежливое объяснение нам не помогло. Я несколько месяцев уговаривала его обратиться к психиатру, и со временем он согласился. Он очень быстро побывал у нескольких врачей, не возвращаясь к ним после первого же сеанса. Наконец он нашел пожилого специалиста, который его устроил. Когда я спросила, как проходят сеансы, он ответил:

– Я ничего не делаю. Просто лежу. Очень сердито. Очень сердито и молча.

Мне это не понравилось. Смысл посещения психиатра – это разговаривать. Но Колин утверждал, что он просто сердито лежит и молчит, и это ему помогает. И это действительно какое-то время помогало. Но потом старый доктор умер, и мне снова пришлось справляться с истериками Колина, которые продолжались всю его жизнь.

Однажды мы вместе с его кузиной, писательницей Сюзанной Джонстон, или просто Занной, отправились в Россию. Колину предстояло выступить по русскому телевидению – в России открывали мемориальную доску в честь его бабушки, леди Мюриэль Педжет, которая внесла большой вклад в работу Красного Креста на Балканах. Колин был в восторге. Он рассказывал нам с Занной, как во время поездки по России его бабушка прятала первого президента Чехословакии Томаша Масарика под собственной юбкой.

– Когда советские солдаты осматривали вагоны, они приказали всем подняться, но бабушка отказалась, – с восхищением рассказывал Колин. – Она ответила: «Как вы смеете приказывать леди Педжет вставать?!» – и замахала зонтиком.

Колин пребывал в возбуждении, и когда мы приступили к репетициям. Табличку планировалось установить на дворце Белосельских-Белозерских, где в годы Первой мировой войны леди Мюриэль открыла англо-русский госпиталь для раненых. Но по дороге мы заблудились. Колин во всем обвинил меня и начал кричать. Проходившие мимо японские туристы воззрились на него в изумлении.

Я перешла мост, чтобы спросить дорогу в сувенирном магазинчике. Сзади раздавались крики и проклятия. Я обернулась и увидела, что Колин свернулся клубочком прямо на тротуаре, а Занна склонилась над ним. Японские туристы наблюдали за ними и яростно фотографировали. В конце концов Колин вскочил и убежал. Мы с Занной поняли, что нам его не найти и мы уже опаздываем, поэтому вдвоем отправились ко дворцу. Организаторы спросили, где Колин. Я быстро ответила: «У него разболелась голова». А Занна одновременно со мной заявила: «У него заболел живот». На нас посмотрели с подозрением, но делать было нечего. Колина они так и не увидели.