Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы - читать онлайн книгу. Автор: Энн Гленконнер cтр.№ 21

Мы вернулись из нашего медового месяца через три месяца вместо шести, и нам негде было жить. Я ждала нашего первого ребенка, и Колин предложил поселиться у его матери, Памелы. Памела мне нравилась, но я опасалась начинать семейную жизнь в обществе свекрови, которая отличалась весьма резким характером.

Памела тоже любила наряжаться, рассказывать анекдоты и быть в центре внимания. Машину она водила еще хуже, чем Колин. Она могла стремительно развернуться, не посмотрев в зеркала. Если на дороге оказывались пешеходы, она не обращала на них никакого внимания – вообще не замечала. Как-то раз мы с Колином шли по дороге рядом с ее домом. Мимо нас пронеслась машина, сбивая зеркала у всех припаркованных машин.

– Господи! – воскликнул Колин. – Этот водитель хуже моей матери!

И он тут же понял, что это была машина его матери.

Памела показывала плохой пример сыну, который и без того не признавал никаких границ. Мне казалось, что ее буйный характер, равно как и характеры других членов семьи, вплелись в ДНК Колина наряду с острым деловым чутьем, сформировавшимся еще в годы промышленной революции. Прапрадед Колина, Чарльз Теннант, первый барон Гленконнер, в 1798 году придумал отбеливающий порошок, на котором сколотил огромное состояние. Семье удалось не только сохранить, но и приумножить богатство, несмотря на безумные выходки представителей других поколений.

Семья была чрезвычайно эксцентричной: здесь ломтики поджаренного бекона могли использовать в качестве книжных закладок, по ночам любили лазить по крышам Глена, а в дом могли въехать прямо на лошади. Бабушка Колина по отцовской линии, Памела Виндэм, была одной из трех сестер, которых Джон Сингер Сарджент увековечил на картине «Три грации», ныне хранящейся в нью-йоркском музее Метрополитен. Хотя две Памелы не были кровными родственницами, они были поразительно похожи. Как все родственники Колина, они обладали невероятным шармом и с легкостью могли очаровать любого. Они вели себя как избалованные дети, вне зависимости от возраста. Памела Виндэм могла молча выскочить из-за стола, если ей казалось, что ей уделяют недостаточно внимания. Колин часто рассказывал, что в ярости она могла упасть на пол и вцепиться зубами в ковер. Своего сына, дядю Колина Стивена Теннанта, она долго одевала как девочку, потому что хотела иметь дочь, а не сына.

Когда вскоре после свадьбы Колин впервые познакомил меня с дядей Стивеном, я была в шоке. Мы приехали в его особняк в Уилтшире, Уилсфорд-Мэнор. Нас встретили управляющий и экономка, мистер и миссис Скалл. Они говорили о Стивене как о ребенке, хотя ему было уже за шестьдесят.

– Мистер Стивен наверху, – сказали нам. – Он жаждет видеть вас.

Дом был очень старым. Повсюду я видела пыльные рыбацкие сети, ракушки, коллекции перьев, искусственные цветы и огромные канделябры. Мы поднялись наверх и подошли к спальне дяди Стивена.

– Входите же! – раздался голос из-за двери. – Входите же, дорогие! Как приятно вас видеть.

Мы вошли. Дядя Стивен лежал на постели. Наверное, в молодости он был красив, но все это осталось в прошлом. Толстый, сильно накрашенный, он демонстрировал себя в окружении ракушек и цветов. Следом за нами вошел мистер Скалл. Он поднялся по лестнице с большим подносом, на котором стояли серебряный заварочный чайник, чайник с кипятком, чашки и блюдца. Дядя Стивен томно посмотрел на меня и сказал:

– О, Энн, дорогая, у меня просто нет сил. Вы не можете стать мне матерью?

Я с трудом подняла тяжелый чайник и принялась разливать чай, а дядя переключился на Колина.

– Ты что-то бледен, мальчик мой. Ты забыл, что я тебе говорил? Нужно слегка подкрашивать веки и пользоваться розовой помадкой.

Дядя Стивен потянулся за своей косметичкой и поманил Колина к себе. Я с ужасом смотрела на них.

– Иди же сюда, дорогой! – с этими словами дядя Стивен накрасил Колину губы.

Я думала, что он слишком слаб, чтобы подняться с постели, но оказалось, что он совершенно здоров, но не любит подниматься с постели. Из дома он выходил только в июне, чтобы полюбоваться своими розами.

– В мире не на что смотреть, но перед розами устоять я не могу, – пояснил он.

Я думала, что Колин – человек необычный, но сразу же поняла, что переоценивала собственного мужа.

Когда мы уезжали, дядя Стивен стиснул мои руки и сказал:

– Энн, вы чудесная малышка. Я общаюсь только с теми, кого люблю по-настоящему. Думаю, вы получите от меня пару писем.

К моему ужасу, он начал засыпать меня письмами. Письма отвратительно пахли – он прилагал к этому большие усилия: в каждом конверте лежал шелковый платок, пропитанный духами. Уж и не знаю, что думал почтальон. Письма сопровождали непристойные рисунки, изображавшие моряков в облегающих брюках. Похоже, дядя Стивен думал, что мне будет приятно любоваться крупными пенисами. Я прятала эти письма, не желая, чтобы горничная подумала, что я поощряю вульгарную переписку с пожилыми родственниками Колина.

Мать дяди Стивена, Памела, входила в группу аристократов «Души». Они отличались свободой нравов, острым интеллектом и не желали являться частью традиционного светского общества. В молодости дядю Стивена считали «самым ярким» в кругу «яркой молодежи». Прежде чем остепениться в браке, Колин был душой «кружка принцессы Маргарет». Он жил так, как вся его семья, и его эксцентричности не следовало удивляться.

Неудивительно, что жизнь с Колином и его матерью в первые три месяца нашего брака оказалась почти такой же тяжелой, как и медовый месяц. Однажды я спросила у Памелы, как обращаться с Колином, когда он выходит из себя. И она объяснила, что успокоить его очень легко:

– Достаточно лишь сварить ему чашку какао перед сном.

Я не могла понять, то ли она ничего не хочет видеть, то ли Колин позволяет себе подобное только в отношениях со мной. Я точно знала, что какао мне не поможет.

К счастью, довольно быстро наш друг Патрик Планкет, который был настоящим фаворитом королевы, ее конюшим, а впоследствии дворцовым экономом, предложил нам поселиться в доме его брата, пока тот находится в Африке. Оставив Памелу в Лондоне, мы переехали в Кент, и там в феврале 1957 года родился наш старший сын, Чарльз.

Мы с Колином были в восторге. Чарли был прекрасным ребенком, да еще и мальчиком. Я мгновенно обеспечила Колина наследником. Все испытывали подлинное облегчение.

Жизнь постепенно устоялась. Каждое утро Колин отправлялся с вокзала Вест-Мейлинг в Сити, где работал в банке отца. Он носил котелок и всегда брал с собой зонтик – типичная форма Сити в то время. Я оставалась дома с Чарли и организовывала различные благотворительные мероприятия – благотворительность очень меня увлекала. Такой и должна была быть наша жизнь.

Но за пристойным фасадом у Колина скрывалась тайная личность, которой я так и не сумела понять. До свадьбы мне никто не сказал, что у него было два нервных срыва, и любимая его (и тоже весьма эксцентричная) тетушка Клер лечила его в швейцарской клинике. Однажды он босиком и в пижаме прибежал через весь Лондон в больницу, утверждая, что у него остановилось сердце. Похоже, своим заявлением он немало удивил врачей – вряд ли он бы добежал до больницы, если бы это действительно было так.