Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - читать онлайн книгу. Автор: Захарий Френкель cтр.№ 166

Свободное от осмотров время я проводил вместе с Иликом на даче у сестры на станции Удельная Московско-Казанской железной дороги, примерно в часе езды от Москвы. От вокзала до дачи приходилось минут двадцать идти по лесной дорожке. Дача располагалась на участке елового леса. Нас с Иликом разместили в небольшом летнем помещении, состоявшем из одной комнаты. В этой постройке летнего типа жил до смерти мой старший брат Яков. Как участник кооператива застройщиков дачных участков, он был пионером разбивки огорода, на котором выращивал замечательные огурцы, помидоры, землянику. На отведённом ему, как пенсионеру, участке он построил временное помещение, отеплил его и жил в нём не только летом, но и зимой. Свободную от леса часть участка он собственноручно разделал под ягодник и огород. Но мне не удалось свидеться со своим старшим братом: незадолго до нашего приезда, переходя железнодорожные пути, он попал под поезд. После его трагической смерти разработку его участка продолжала его дочь — Маруся Лодыгина. Сестра Женя проводила на даче летнее время. Несмотря на то, что кооператив состоял из интеллигентных старых революционеров, никаких следов коллективного благоустройства в дачном посёлке не было. Дороги были не замощены. Питьевую воду забирали из колодца своими вёдрами и вручную носили по дачам.

В кругу семьи моей сестры мы провели около недели. Отдыхали на траве среди елей, раза два участвовали в довольно отдалённых прогулках в лес за грибами и цветами. Затем, вернувшись в Москву, приобрели билеты на самолёт, отлетавший на рассвете.

Путешествие из Москвы до Киева на большом самолёте при чудесной лётной погоде прошло незаметно быстро. От аэродрома в Броварах под Киевом на автобусе мы проехали по новому мосту через Днепр в Киев. На пароходной станции на Днепре, на Подоле, мы запаслись билетами для проезда в Остёр на Десне. Оставив вещи на речном вокзале, мы пошли смотреть город. Поднялись на Владимирскую гору. Стояла нестерпимая июльская жара. Преодолевая изнеможение от жары и усталости, от лишённой сна ночи и чрезмерно насыщенного впечатлениями утра, мы добрались по круто поднимавшимся в гору улицам до дома, где жил Авксентий Васильевич Корчак-Чепурковский. К счастью, Авксентий Васильевич оказался дома. За полтора-два десятка лет, что я его не видел, он сильно постарел и ослабел. Но он очень оживился при старых воспоминаниях о Пироговских съездах, интересовался всеми, кто ещё оставался в живых. Узнав, что мы направляемся в Остёр, он обещал приехать, чтобы обстоятельно и подробно поговорить о Пироговском наследии и новой советской социальной гигиене.

Из широкой глади Днепра, пароход, держась больше противоположного Киеву берега, незаметно вышел в мутные белые воды Десны. На рассвете пароход остановился у причала пристани в Остре.

Мы провели всего лишь немногим более недели тихого счастливого отдыха у сестёр. Упорной работой Вера, которой было уже около 80 лет, преодолевала все трудности и трогательно создавала уют для Сони и радушный приём для нас. Вера была в курсе всех нужд, всех мелочей и условий жизни окружающих остёрских «простых» людей. Я с интересом знакомился с новой жизнью когда-то захолустного уездного городка.

Вскоре после приезда я с сыном предпринял путешествие по хорошо мне известной со времён детства дороге от Остра до Козельца (около 16 км). По её сторонам мы видели несколько вновь насаженных колхозных садов. Но на том месте, где когда-то был наш, примыкавший к дороге сад, обсаженный густым рядом белых акаций, где стоял дом, сарай, клуня, где была аллея из пирамидальных тополей, пруд — одним словом, где были «Попенки», и где похоронена была так неустанно, от рассвета до поздней ночи работавшая моя мать, где был затем похоронен и мой отец, — там было совершенно голое пустовавшее поле (толока), поросшее мелкой сорной травой. Только оставшийся колодец напоминал о когда-то бывшем здесь жилье. В то время (1936 г.) незадолго зародившийся в этом месте колхоз ещё не окреп настолько, чтобы перейти к рациональному сельскому хозяйству — освоению прежних усадебных земель. С ноющей болью обошёл я вдоль и поперёк ту земельную площадь, с которой было связано у меня столько воспоминаний, и на которой не осталось никаких следов прежней, безвозвратно канувшей в прошлое жизни.

Мы прошли затем пять километров по этому же Остёрскому шляху до Козельца. Там я посмотрел собор постройки елизаветинского периода и подле него почтовую контору, где когда-то во времена русско-турецкой войны 1878 г. я с жадным нетерпением получал «Сын Отечества» и «Голос», чтобы вычитать вести о ходе войны. Прошёлся и по уцелевшей улице до «гребли» (плотины), по которой ходили мы в городскую школу. Зашёл в один из домов, где жила переселившаяся из Борок бойкая когда-то Варя Закревская ^[287], оказавшаяся теперь старой обездоленной одинокой вдовой.

На этом закончилась моя экскурсия в давно умершее, ушедшее в царство теней, прошлое, обратившееся в umbra et humus (в тень и прах) по Горацию; в то прошлое, которому никакая фантазия и никакое поэтическое вдохновение не вернёт живой крови жизни.

Авксентий Васильевич Корчак-Чепурковский, как он и обещал, приехал с одним из своих близких товарищей по Украинской Академии наук. Мы провели вместе целый день в Остре, ходили перед обедом купаться в Десне, катались на лодке, гуляли по задесненским заливным лугам с такими характерными разбросанно высящимися на этих лугах «осокорями» (яворами). В Остре в то время отдыхал на даче тогдашний президент Украинской Академии наук Александр Александрович Богомолец ^[288]. Корчак-Чепурковский не оставлял мысли перетянуть меня из Ленинграда в Киев, о чём говорил со мною и несколько раз писал также и Д. К. Заболотный. Но я отвечал на это категорическим отказом.

Для того чтобы повидаться со мною, приехал в Остёр к сёстрам брат мой Сергей. Как в далёкие годы детства, мы каждый день ходили купаться в реке Остре, но теперь мы уже были не 7–15-летние мальчики, а всего уже навидавшиеся и испытавшие в жизни, но ещё полные сил и неутомимого желания работать люди, приближавшиеся к 70-летнему возрасту (мне шёл уже 67-й год, а Серёже — 69-й). С трогательной привязанностью и любовью относился Серёжа к сёстрам, особенно было о чём вспоминать нам с Верой, которая в годы нашей учёбы в Козельце заменяла нам нашу мать.

После 1936 г. я больше уже не виделся с Серёжей, и до меня мало доходило вестей о последних годах его жизни. Только в 1955 г., в связи с моим 85-летием, я получил письмо от старшей из внучек Сергея, в котором она писала: