Господин Хок кашлянул. Староста вздрогнул, вспомнил о своих обязанностях.
— Это-с, начнем, пожалуй. Пишите, госпожа Целительница, — он обратился ко мне. — Двадцать третьего дня месяца Снегогона года Арки… пишите… деревня Шахтенки королевства…
Я опустила взгляд, полностью уделяя внимание выведению букв, стараясь не замечать угрюмую фигуру в центре комнаты.
— Что тут не понятного? — как винная бочка прогудел шахтер. — Он демон? Демон. На его клинках кровь была. Да и на лице узорчик, или я не прав, госпожа Целительница?
Я промолчала. Я ничего не могла сделать, даже если у меня вдруг возникло бы такое желание: совет деревни не воспримет мои слова всерьез. Люди часто верят лишь в то, во что им выгодно верить. Видят то, что хотят видеть. А истина? Кому она нужна, если меняет привычное представление о жизни, разбивает хрупкий счастливый мирок, построенный на человеческих заблуждениях? Легче разглядеть чудовище в страннике, чем в душе соседа, с которым полвека вместе прожил, ел из одного котелка.
— Все по закону должно быть, уважаемый, — перебил коллегу староста. — Так-с. Вызов свидетелей, слово обвиняемому. Мы же не темнота какая.
— Имя у него спроси для начала, — с ехидцей подсказал Хок.
— И спрошу, — огрызнулся староста. — Представьтесь, обвиняемый.
— Рик, — коротко и равнодушно, будто имя ничего не значило. Староста ожидал продолжения, которого не последовало.
— Так и запиши, — перо недовольно скрипнуло, глубже вгрызаясь в свиток, почти порвав его. Староста исправился. — Запишите, пожалуйста, госпожа Целительница.
Имя легло на бумагу молчаливым упреком. «Демон»
[26]. Дракон. Пришелец из другого мира, пугающий людей своей непохожестью на них. Во все времена «иной» означало «враг». И поэтому попавшему в плен чужаку не стоило надеяться на милосердие.
Староста не собирался угомониться.
— Кого первым слушать будем? Позовите этого, Грэгора.
Меченый устало вздохнул, видно, ему тоже наскучил разыгрываемый фарс.
— Не надо никого звать.
— Почему же? Цель нашего собрания докопаться до истины, отделить семена пшеницы от плевел, так сказать. Покарать виновных и спасти невинных…
Меченый пристально посмотрел в глаза сидящих перед ним людей.
— Я их убил. Я убил купцов.
Староста оторопел: дракону удалось сорвать забаву. Когда еще представится возможность поиграть в судью?!
— А… э… пишите, госпожа. Признание…
Господин Хок перебил старосту. Трактирщик, умудренный годами и бесценным опытом общения с многочисленными людьми, внимательно изучал лицо пленника, пытаясь прочесть, понять оставшееся недосказанным.
— Ты хочешь что-нибудь добавить?
— Нет, — холодный безучастный ответ прозвучал звоном погребальных колоколов. Коротким словом меченый сам вынес свой приговор.
Человек не выдержал взгляда дракона, отвернулся. Я стиснула в пальцах перо, неловко задела чернильницу, расплескав краску. На тыльной стороне ладони раскрылись темные цветы. Букет на могиле робко загоревшегося и тут же сгинувшего огонька надежды. Сейчас Рик лишился единственного возможного союзника.
— Виновен! — прогудел шахтер. Господин Хок согласно склонил голову. Староста закивал, словно восточный болванчик. Я промолчала. Снова. В который раз.
Виновен, виновен, виновен… По законам людей. По законам драконов. Разных, но сходящихся в одном: изгой по имени Рик должен быть казнен. Я посмотрела на очередное испорченное письмо. Хаос! Я догадываюсь, почему ты не сопротивляешься, меченый. Но отчего ты так сильно хочешь умереть?! И какая блажь не дает мне просто согласиться с твоим выбором? Потому что ты пришел мне на выручку? Или это глупое наивное желание спасти весь мир? Столь сильное, что я готова прибегнуть к древнему праву защиты и получить кучу хлопот с Карателями?
Причин всегда несколько, как любила говаривать одна из моих наставниц. Некоторые лежат на поверхности, иные надежно скрыты от чужого ока. Об одних мы кричим всему миру, в других не признаемся даже самим себе. Вера в справедливость, неоплаченный долг, выгода. Стремление хоть раз сделать нечто стоящее. Страх перед смертью, которую я давным-давно окрестила своим личным врагом. И непонятное желание видеть улыбку одной-единственной обыкновенной девочки.
Упрямо закусив губу, я в очередной раз начала письмо, вспоминая…
…Дверь приоткрылась с тихим, но противным скрипом. Хаос, я же просила, чтобы меня не беспокоили! Я хандрю, понимаете ли, впадаю в глухую депрессию. А ко мне являются всякие назойливые личности, отвлекают от самоуничижительных мыслей! Что опять случилось? Простуда? Растяжение связок? Перелом? Сегодня я не принимаю! Никуда не пойду! Пусть хоть лавина, наводнение или «черная смерть»
[27]! Даже Второе Пришествие! Мне все равно. Буду нагло игнорировать посетителя — авось раскается и исчезнет.
— Тетя Лана, — звонкий голосок дрожит от слез.
Я вскочила.
— Динька!
Обняла готовую разреветься девчонку. Прижала к себе, ласково гладя по темным волосам, повторяя как молитву.
— Все нормально. Все в порядке.
— Тетя Лана, люди болтают, что Рик дурной. Они ведь врут, тетя Лана? — Динька подняла заплаканные глазенки. — Мама расстроилась. Ругается, закрыла в комнате и велела забыть про братика, — девочка крепко вцепилась в мою одежду худенькими ручонками. — А он спас меня от злых разбойников, которые нас похитили.
— Он и меня спас. Он, — я невольно запнулась, прежде чем соврать, — хороший.
— Тогда почему его заперли?
Я мучительно попыталась подобрать ответ. Динька не знала про расправу, намеченную на завтра. Ей не сообщили, решили, что так будет лучше для мелкой. Может, селяне и правы.
Но окруженный недомолвками, предчувствующий беду, растерявшийся ребенок пришел ко мне в поисках поддержки и опоры. Хаос, помоги найти верные слова!
— Жители села ошиблись. Они считают, что Рик поступил плохо. Тебя же мамка в угол ставит, когда ты капризничаешь. Но скоро они поймут, что Рик не виноват. И отпустят.
— Вы мне лжете! — вырвалась Динька. — Почему вы все меня обманываете?! И мама неправду говорила, когда петуха заперла в сарае, а потом сказала, что он улетел в далекую-далекую страну. А он умер, и из него суп сварили!
Динька всхлипнула.
— И папка не вернется! Он тоже умер. И братик… теперь…
— С Риком ничего не случится, — я протянула руку, желая обнять утешить, смахнуть слезинки, блестящие на горящих щеках. Но девочка ловко увернулась. Терпение, только терпение, Лана. Спешить нельзя. — Ты мне веришь?