Сейчас Тёпа топтался по бульваре Гиляровского, выпасая жирного лоха. Это был обезьян-нахнах, понятное дело что не местный, с необычайно надменной мордой. Тактические рейтузы на нём были перехвачены новеньким ремнём с блестящей бляхой, явно купленным вот только что. Пёр он грудью вперёд, никого и ничего вокруг не замечая. По некоторой неловкости походки было заметно — поддатый.
Где у лоха денежки, Тёпа выкупил сразу: в подрейтузном кармашке.
3
Обезьян был доволен жизнью и собой. Собой, пожалуй, больше. То есть не то чтобы больше — но, как бы это сказать… в первую очередь, да.
Он оставил пилота караулить тарелку, чтобы местные оттуда чего не спёрли. А сам пошёл гулять и веселиться. Как всякий шерстяной, он чувствовал направление — так что потеряться не боялся. Поэтому он смело покинул парк и углубился в недра города.
Поначалу шерстяному было неуютно: улицы слишком длинные, дома слишком большие и всё это не кончается и не кончается. Но потихоньку нахнах осмелел. На узенькой ухоженной Гёрингштрассе он зашёл в сувенирный магазинчик. Там он провёл минут десять и в результате купил роскошный пояс с бляхой, на которой была выбита большущая муха. Она была ну до того хороша, ну до того выпукла, что обезьян каждую минуту проводил по ней пальцем — чтобы почувствовать, до чего она зыкенская.
Потом он заглянул в пивную. В прежние времена, когда закон Тарзана ещё не был таким вседовлеющим, нахнах пил пиво и оно ему нравилось. Здесь ему налили тёмно-янтарного напитка, от которого у обезьяна приятно закружилась голова. Чувство направления немного притупилось, чувство времени тоже. Зато мартыхай ощутил себя кем-то значительным. В груди как будто теплота разлилась — густая, тяжёлая. Захорошело.
Мартыхай взял ещё одну кружку, солидно опустошил. Закусил солёной сушкой. И решил прогуляться по близлежащим улицам — посмотреть, как тут местные живут-бывают.
В конце концов его вынесло на Гиляровского, где его и заприметил Тёпа.
5
В самом начале улицы Розы Клебб, — красивой, тенистой, обсаженной высокими кустами с шапками жёлтых цветов, — шерстяного толкнули.
Он грозно вздел кулак и повернулся, готовый вбить обидчика в мостовую. Но увидел всего лишь махонького, дрожащего лемурёнка в грязной рубахе, выставившего перед собой дрожащие лапки.
— Дяденька не бейте, дяденька простите, — лепетал лемурёнок, — Дочкой-Матушкой клянусь, не нарочно я…
Как и всякому простому существу, шерстяному нравилось, когда его боятся. Поэтому он дал лемурчику увесистого щелбана и посоветовал проваливать.
Лемурёнок, однако, разорался ещё пуще.
— Дядька дерётся! — закричал он, отступая к кустам. — Дядька плохой! Бэ-э-э-э! — он высунул тонкий нечистый язык и скорчил рожу.
Естественно, этого так нельзя было оставить. Обезьян наскочил на мелкого поёбыша, намереваясь вколотить ему ума.
Тот, однако, удивил. Вместо того, чтобы прятаться в кустах, он внезапно прижался к шерстяному, полез в промежность.
— Дядька добрый, дядька хороший, — зашептал он, — дядька, дай пять сольди… пойдём в кустики… я и дам и возьму… у меня попа узенькая, мышиный глазок, дай пять сольди, всё сделаю…
В принципе, шерстяного предложение не удивило. Поёбывать мелкоту было для нахнаха делом самым естественным. Цена была не то чтобы дешёвой, но не чрезмерной. Но что-то противное было в этом оборвыше, слишком назойливы были его пальчики. Да и вообще у обезьяна было не то настроение. Он оттолкнул мальца и для убедительности в него плюнул.
И в этот самый момент из-за тех самых кустиков раздалось:
— Нарушаем?
6
Это был мент. Огромный, толстый, в полицейской форме, с дубиналом — самый настоящий ментяра. Кряхтя, он выбрался из кустов, стряхивая жёлтые лепестки с фуражки.
Несмотря на размеры брюха, действовал ментяра довольно ловко. Одной рукой он схватил мальчонку-лемура за ухо — тот зарыдал в три голоса — а вторую протянул к нахназу со словами:
— Ваши документы?
Документов у шерстяного никаких не было. Зато в животе внезапно возникла сосущая пустота. Обезьян, ещё минуту назад чувствовавший себя важной персоной, вдруг почувствовал, что он один, в огромном незнакомом городе, где свои распонятки, свой харам и свой халяль. И где совсем не уважают Тарзана.
— Дядька плохой! — внезапно заорал малец. — Дядька меня за попку трогал! И за писюн теребонькал!
Шерстяной аж онемел от такой наглости.
— Так-так, — зловещим голосом сказал мент, обращаясь к шерстяному. — Незаконное домогательство? За такое в этом домене бывают большие проблемы, друг. Полагается для начала составить протокол и посадить тебя за решётку. Но пока что… — мент оглянулся и поднял жирный палец в воздух, — всё ещё можно уладить. Будем думать, or else?
Эти слова буквально вытряхнули из обезьяна остатки хмеля и прояснили разум его. Он внезапно осознал, что из него сейчас будут трясти деньги. И вытрясут все, вплоть до последнего сольди. А потом отнимут чудесный пояс с бляхой-мухой. И, может быть, ещё надают пиздов, а то и обоссут ещё.
Нахнах стряхнул оцепенение, стремительно развернулся и побежал вдоль аллеи, набирая скорость.
Мент что-то орал ему вслед и свистел. Шерстяному было на это плевать. Он точно знал — главное сейчас добежать до тарелки и успеть подняться в воздух.
7
Разумеется, мент не побежал за обезьяном. Вместо этого он как следует выкрутил Тёпе уши. После непродолжительного обмена мнениями тот, заливаясь слезами, достал маленький кошелёчек и отдал менту.
Полицай заглянул в него, увидел золото и немного мелочи. Ему это понравилось. Сначала он даже хотел вознаградить удачливого лемурчика парой сольди. Но потом вспомнил, что сегодня ему нужно занести доляху малую начальнику отделения. Настроение испортилось, так что воришке вместо двух сольди достался подзатыльник да пинчище.
Лемурчик отчаянно рыдал, пока мент не отошёл на достаточное расстояние. Тогда он поднялся, тихонечко прокрался в кустики. Там он стремительно вырыл ямку и сплюнул туда две золотяшки — именно столько он успел вытащить из кошелёчка нахнаха и спрятать за щёку. Столь же быстро закопав деньги, он насрал на тайник сверху — во избежание — и снова вышел в скверик.
Мент-полицейский всё ещё отсутствовал — то ли пошёл бухнуть, то ли дудолил кого. Тёпа не стал в это вникать, а завертелся в поисках очередной добычи. Через пару минут он уже пасся возле козы, нагружённой сумками, и клянчил на молочко. Одновременно присматриваясь к большому кошельку у пояса.
В козьем кошельке оказалась одна мелочь, где-то тридцать сольдо. Но Тёпа был доволен. Сегодня он сделал ещё один шажок к своей цели — приобретению статуса небыдла. Надёжные варианты — через полицию со всеми документами — начинались со ста монет. Но Тёпа верил в себя.