Золото твоих глаз, небо её кудрей - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Харитонов cтр.№ 101

Потом была резкая боль в ноздре — и ещё одна оплеуха.

— Там грязно! — прорычал барсук. — На, почисти! — член ткнулся в язык.

Плачущая поняша принялась облизывать, обсасывать член, испачканный в её соплях. Слёзы стекали на пушистые яйца полковника, и она трепетала, зная, что будет наказана ещё и за эти слёзы.

Ну конечно же, она была наказана! Она теперь всегдабыла наказана. И каждое новое наказание опускало её, опускало. Она шла по лестнице, ведущей вниз, кончая от каждого шага.

Когда он дал её трахнуть другим — просто позвал каких-то нахнахов и отдал им её: связанную, дрожащую — она думала, что ничего низменнее быть уже не может, что это предел. На следующий день он заставил её пить из солдатского нужника — а потом высек кнутом за то, что от неё воняло. Тогда она тоже подумала, что это предел падения. На следующий день он ездил на ней по Железному Двору, нахлёстывая бока и разрывая рот удилами. Он был очень большим и тяжёлым. Она боялась, что сломает позвоночник — и что от натуги обделается прямо посреди двора, у всех на виду. Так и случилось — и Он тыкал её мордой в её же собственные катыхи.

А потом был подвал и мешок, сшитый для неё специально. С завязанными глазами, закрытыми ушами, она висела в этом мешке, стянутая путами, слепая и беспомощная, вне собственного тела, вне пространства, вне времени. Она не знала, где она, что она, и что с ней сделают в следующий миг. И в этом была особое счастье — полноты зависимости.

Нет, Мирра от всего этого рассудок не потеряла. Какой-то его частью она понимала, что происходит. Она знала даже, чем всё закончится. Когда-нибудь она наскучит полковнику и он её прогонит. Она вернётся в Эквестрию. Верховная встретит её и проведёт с ней час или два наедине. Розовый ветер выдует из головы всё лишнее, а прежнее вернётся на место. Она снова станет Миррой Ловицкой, полноправной вагой Пуси-Раута, зампредседательницей Комиссии по энергетике в ранге советницы-камеристки, почётной профессоркой Понивильского Университета, Покорительницей Вондерленда и кавалеркой Золотой Узды. Нет, она ничего не забудет. Но это будут воспоминания. Только воспоминания. Которые иногда можно будет обсудить с Верховной. Она не сомневалась, что удостоится Высочайшего общения — ибо Мимими отправила её в лапы полковника Барсукова ведь не просто так? Интересно, наградят ли её Бархатной Шлеёй?

Эти мысли праздно плыли в голове, как облака над землёй — не касаясь души. Которая была вся здесь, вся трепетала в ужасе и предвкушении от того, что ей придётся сделать сейчас. Сделать с собой.

Полковник никогда не оставлял её. Сейчас его не было, но он дал ей задание. Она должна была совершить кое-что особенное. Совсем особенное, доступное только эквестрийской поняше. После чего она, наконец, сможет по-настоящемупринадлежать Ему. Он ей это обещал твёрдо — сможет, сможет. Если сделает всё, как велит ей Он.

Мирра вздохнула, приказала ласке включить патефон и поставить новую пластинку, записанную полковником лично для неё. Приняла обычную позу — опираясь на запястья, касаясь головой пола. Проскинеза, простирание. Положение, которое выкопородная пони принимает только перед Верховной или перед любимой. Она делала это перед пустым местом. Только лишь потому, что так хотел Он.

— Ты слышишь меня? — раздалось из патефона.

— Да, Господин, — прошептала поняша.

— Громче! — потребовал полковник. Она знала, что это патефон, и что самого Барсукова здесь нет. И всё же дёрнулась и вытянулась, как от удара.

— Да, Господин! — сказала она в полный голос.

Патефон тихо шипел секунды две. Они показались вечностью.

— Закрой глаза, подойди к стене и убери ткань, — приказал голос.

Полковник повесил это на стену два дня назад. Закрыл чёрной тканью и запретил прикасаться.

— Отойди на три шага и открой глаза. Смотри прямо! — голос барсука был жёстким, как стек, которым он бил её.

Открыть глаза было очень страшно. Но она это сделала.

Перед ней висело зеркало — почти в полный рост. В нём сияла она сама — как божество, бесконечно прекрасное и бесконечно властительное. Не принцесса Грёза, нет, но — королев королева, властелинша планеты голубых антилоп, сходящая с небес, невесомо ступая, в дыму и сиянии молний.

Мирра никогда не страдала зеркальной болезнью. Раньше она не боялась королевы в зеркале — она всегда была сильнее её. Но сейчас, — измождённая, покорная, распластанная — Мирра Ловицкая не имела сил противиться своему образу.

— Смотри на неё, — приказал голос Барсукова за спиной. — Смотри в неё. Смотри.

Она и так смотрела, смотрела, смотрела. Глаза их встретились, соприкоснулись взоры. Взгляд ударил, ослепил, и она не сразу поняла, что слышитголос.

— Я тебе такое скажу очень важное скажу, это ты вся будешь, будешь, слушай меня слушай… — продолжала пластинка. Голос барсука стал жирным, намасленным, и легко проходил через уши прямо в голову.

У королевы в зеркале расширились зрачки. Потом взгляд расфокусировался, и Мирра видела только дрожащее расплывчатое пятно, от которого исходил свет повелевающей любви. И она таяла в этом свете.

— Хорошая моя девочка, — голос из раструба снова изменился, сладким, приторным, — у меня ты такая хорошая кобылочка лошадушка, вот я пришёл твой хозяин…

«Он меня няшит» — поняла Ловицкая каким-то краем сознания, — «он меня мной же и няшит».

— Ты теперь моя-моя вся моя хорошая любимая кобылка теперь я буду тебя оберегать защищать воспитывать нака-а-азывать… — барсук чуть-чуть позевнул на ударном «а».

У Мирры промелькнуло воспоминание. Иногда две влюблённые кобылки няшили друг друга. Это считалось опасной игрой на грани допустимого. Хотя одной летней ночкой они с Молли чуть было не…

Молли возникла перед ней — перед её душой — как стоп розового света. Молли наступала на неё, теснила, укоряла, звала к себе в рабство и предлагала себя в рабство. Но главное — она заглушала льющийся голос.

На какое-то мгновение Мирра почти что пришла в себя. Она даже нашла в себе силы отвернуться от зеркала и кинуть обжигающий взгляд на патефон.

Неизвестно, что случилось бы с полковником Барсуковым, попади он под мгновенный выплеск двухсот восьмидесяти граций. Но полковник предусмотрительно отсутствовал, и все двести восемьдесят граций достались патефону. Тот, собака такая, и не поперхнулся.

— Ты никто, ты ничто, у тебя ничего нет — лился голос из патефона, — ты никто, ты ничто, у тебя нет ничего, и тебе некуда бежать, некуда бежать, бежать некуда, некуда, ничего нет и некуда бежать…

Молли всё ещё звала, и душа Мирры разрывалась на части, но голос на пластинке продолжал шептать, и она тонула, уходила вниз, всё глубже и глубже, а Молли оставалась там, наверху, как меркнущий солнечный круг. Чёрно-красные воды смыкались над Миррой, и она падала — кружась, скручиваясь, впадая в себя — в сжимающуюся безвозвратную чёрную и алую бездну, в которой не было ничего, кроме этого бесконечного впаданья и круженья.