— Чего вы со мннн… — пробормотала она заплетающимся языком и упала.
— Хороший, хороший, всё правильно сделал, — рассеянно сказала Аделаида Аксиньевна стоящему в лунном свете электрическому псу — старому, с седым загривком. Глаза у него были пустые от преданности. Он был заняшен очень, очень давно, и уже никого не слышал и не видел, кроме своей хозяюшки. Даже других пони.
— Бедная девочка, — вздохнула кто-то из молчавших поней. — Может быть, всё-таки…
— Чем скорее мы исполним свой долг, тем будет лучше для неё, — строго, по-учительски, сказала Аделаида Аксиньевна. — Помните. Один подход — один удар. Три подхода каждая. Если увижу, что после вас она ещё дышит — накажу всех. Ещё раз: чем быстрее вы всё сделаете, тем легче будет и нам, и ей. Туся, начинай, далее по кругу. Быстро! — прикрикнула она, увидев, что ближайшая к ней пони в балаклаве колеблется.
Через пять минут всё было кончено. Ещё немного времени ушло на подняшивание енота.
— И всё-таки это ужасно, — сказала Туся Лоллипоп, идущая рядом с преподавательницей. Электрический пёс шёл перед ними с открытой пастью и освещал ею путь. На спине пса сидел енот и держал в руках череп.
— Ужасно? Нет. Мы — Охотницы Вондерленда, — сухо сказала старшая пони. — Мы давали клятву. Мы её исполнили. Вот если бы мы её не исполнили, было бы ужасно. Это всё.
— Не всё, — не отставала младшая пони. — Чего мы боимся? Старого пергамента?
— Нет. Потери репутации, — коротко сказала старшая пони.
— Да какая у нас репутация? — вздохнула Лоллипоп.
— Достаточно скверная, чтобы не портить её ещё больше, — отрезала Аделаида Аксиньевна.
— Нет, ну всё-таки… Я понимаю, если это был бы какой-то секрет. Но ведь они знают. Что Ночная Кобыла существовала на самом деле. И что она делала. И с пони тоже.
— Ты ничего и не поняла, — сказала старшая пони. — Они могут знать самые отвратительные подробности. Но не от нас. Мы всегда будем настаивать на том, что Найтмер Блэкмун — это миф. Разумеется, эта мифическая кобыла не имела отношения ни к одной из ныне сохранившихся линий. И уж точно не к пинкам, это же невозможно. И конечно же, она не проверяла свою няшность на подданных таким способом, какой ей приписывают легенды. Это просто немыслимо. Ну а сказки про кексики из потрохов пони — просто абсурд. Мы говорили это раньше, мы говорим это теперь, мы будем говорить это всегда. Потому что серьёзных доказательств у них нет. Все списки с этого текста — очень поздние, и мы считаем их обычными литературными упражнениями в стиле нуар. И надо же было этой маленькой дурочке наткнуться на оригинал! Эмпаты Директории доказали бы её подлинность. И был бы взрыв.
— Взрыв чего? — не поняла Туся.
— Интереса к подобным страшилкам, — ответила Аделаида Аксиньевна. — Большинство существ глупы. И если что-то страшное или мерзкое вдруг окажется правдой, то они поверят во всё, что на это похоже. Всё, что напридумывали на эту тему, будет рассматриваться ими как правда. Понимаешь, к чему я клоню?
— Ну пусть так… Но почему нельзя было оставить девочку в живых? Убедить её, что это фальшивка… заняшить, наконец…
— Я знала Капкейк с раннего детства, — сказала Аделаида Аксиньевна. — Она была настолько наивна, что могла сделать совершенно ужасные вещи.
— И какие же?
— Например, ослушаться приказа. Который она поклялась исполнить.
— Какого приказа?
Старшая промолчала.
— То есть вы с самого начала?.. — Лоллипоп проглотила окончание фразы. — И поэтому сразу поставили смеситель ауры? — Туся повела шеей в сторону енота с черепом.
— Я была обязана принять все необходимые меры предосторожности, — в голосе старшей прорезалось раздражение, как при разговоре с неумной и непослушной девочкой.
Лес уже почти кончился. Листва засеребрилась лунным светом: небо немного развиднелось.
— Кажется, мы уже близко, — сказала Туся. — А всё-таки насчёт кексиков…
— Чушь, — фыркнула старшая. — Никто никогда не делал кексики с потрохами. Это противоречит правилам кулинарии. Потрошки кладут в пирожки. Кексики придумали мы, когда запускали фальшивые варианты этого текста.
— Потому что это смешно и глупо, да?
— И чтобы отличить от копий, сделанных с оригинала.
— Так вот как вы поняли?
— Хватит болтать, Туся. Слушайте все! — преподавательница возвысила голос. — Мы закончили. Снять тряпки и разбиться на пары! — скомандовала преподавательница.
Лапки мышей, лягушек, бэтменов и прочих услужающих избавили охотниц от балаклав. Под ней оказались обычные студенческие лица — разве что немного растерянные и слегка напуганные.
— Все помнят, кто с кем? Начинают новенькие. Ларочка, ты первая. Расслабься и не сопротивляйся. Жанночка, ты работаешь с Ларочкой. Готова? Поехали.
Пухленькая поняшка с шерстью, казавшейся в лунном свете серой — хотя на самом деле она была розовой, — неловко опустилась на колени и уставилась в глаза подруги. Та сосредоточилась, коснулась её плеча и начала петь майсу.
— Ты моя хорошая послушай меня слушай я тебе скажу важно очень важно самое на свете важное самое главное слушай внимательно дыши глубоко я тебе чего скажу…
Минуты через две у пухленькой закатились глаза, а челюсть отвисла.
— Хорошо. Теперь внушение, — скомандовала Аделаида Аксиньевна.
— Ты сейчас пойдёшь в общежитие и там заснёшь. Проспишь долго. Встанешь утром. Ночью тебе снился сон. Глупый сон. Стыдно помнить такие сны. Ты не будешь думать об этом… Глупый сон, глупый сон, тебе снился глупый сон… — Жанночка понизила голос, усиливая суггестию.
Потом настала очередь бежевой поняши, потом бурой.
Вскоре несколько сонных пони, едва перебирая ногами, пошли, покачиваясь, по дороге.
— Снова разбились на пары! — скомандовала старшая.
На этот раз дело пошло быстрее: остались более сильные, и няшили они быстрее.
Месяц побледнел. На поляне остались только Туся Лоллипоп и её учительница.
— А я догадалась, — сказала Туся, опускаясь перед Аделаидой Аксиньевной на колени. — Капкейк… она ведь была наша?
— Моя ошибка, — вздохнула старшая. — Ей было нечего делать в Ордене.
— И что она сделала не так? — Туся смотрела на учительницу снизу вверх.
— Не выполнила приказ. И хватит об этом, — отрезала старшая. — Ладно, милая, это дела прошлые, я тебе расскажу кое-что получше, моя хорошая, слушай меня, маленькая, я тебе такое расскажу, самое важное скажу, чего хочешь — всё узнаешь, милая, слушай внимательно…
Через час она — одна, без электората — стояла возле своего дома на улице Шлатких Пузиков. В доме было темно, но старую пони это не обмануло.