Мое лицо, точно слоем цемента, сковано ужасом и умилением.
Он замечает это.
– После всего, что ты сделала, дети по-прежнему любят тебя.
Я киваю. Понимаю. Осколок, который Ханна отдала мне в больнице. Который, как я теперь осознала, не нес в себе угрозы, а служил утешением. И ее заверение, что она все запомнила. Она имела в виду отцовские наставления.
– Почему ты просто не забрал детей? Для чего заставил их столкнуться с этим миром, ведь он им совсем чужд?
Я думаю о Ханне, зомби-девочке, чья улыбка никому не понятна. О жутких историях, напечатанных в газетах, правдивых и лживых. О любопытных взглядах, прикованных к детям. Еще две несчастные диковины… И на глаза у меня наворачиваются слезы. От стыда, и сочувствия, и всех чувств, которые в этот момент пробиваются наружу. Я плачу за всех нас.
Он протягивает руку к моему лицу, большим пальцем вытирает слезы. Я сдерживаюсь.
– Знаю, это было не лучшее решение. Но кто-то ведь должен был позаботиться о них, не так ли? У меня своя жизнь вне хижины. Как бы я объяснил появление двух детей? К тому же мне требовалось время, чтобы подготовить все остальное. Оставить работу и квартиру. Найти нам новый дом. Как бы это выглядело, если б я просто испарился? Что подумали бы люди?
Я пытаюсь представить его в обычной жизни, нормальным членом общества. Человеком, который спокойно выбирает в магазине цветные стаканчики для зубных щеток. И у меня не получается, до сих пор.
– И что будет дальше? Мы просто заберем детей и исчезнем?
– Ханна уже со мной, осталось только забрать Йонатана.
– И как ты намерен это сделать?
– Ты, видимо, еще не слышала о трогательном жесте читателей «Баварского вестника». Читатели пожертвовали две большие коробки с одеждой, игрушками и книгами. Одна из них отправилась в психиатрическую клинику. Йонатан узнает свои любимые синие штаны и красную футболку. Он поймет, что мы придем.
– Ты не можешь просто войти в клинику и забрать ребенка.
– В дом к Бекам мне не пришлось входить. Ханна вышла сама.
– Ханна, – повторяю я хрипло. – Где она? Я хочу ее увидеть.
Он склоняет голову набок. Его взгляд.
– Пожалуйста, – добавляю я, распознав вызов в его глазах. Всегда нужно говорить «пожалуйста» и «спасибо». – Прошу, отведи меня к моей дочери.
Мгновение он просто смотрит на меня, рассматривает, склонив голову набок. Затем разражается смехом. Злобный и пугающий, мне знаком этот смех. В следующий миг он протягивает руку и хватает шнур жалюзи. Шелестящий звук – и вот в спальне снова темно, абсолютный мрак. Он хватает меня за руку и отбрасывает в центр комнаты, во тьму.
– Какая ты жалкая, – шипит его голос. – Притворяешься, что в тебе вдруг проснулся интерес к детям…
Шаги. Он медленно пересекает комнату. Затем на пол падает что-то металлическое. Ключ.
– Но в действительности тебе плевать на них.
Я падаю на колени. Мелкими, лихорадочными движениями обшариваю пол.
– Ты позволила журналистам писать эту ложь. Позволила им назвать Ханну недоразвитой. Ты могла дать интервью и все опровергнуть. Могла бы на худой конец пожаловаться в редакцию.
Ключ у меня руке. Я пробираюсь дальше.
– Сексуальные домогательства, само это выражение в отношении детей! Само предположение! Я ни разу не прикоснулся к ним! И ты это знаешь! Я никогда не позволил бы себе такого!
Раскаты его голоса разносятся надо мной, его шаги слышны словно отовсюду. Я упираюсь в стену и не понимаю, в какую именно.
– Что ты за мать, если позволяешь писать такое? Что ты за мать, если не защищаешь своих детей? Ты даже ни разу их не навестила!
Шкаф, на моем пути шкаф. Теперь я знаю, куда двигаться. В какой стороне выход.
– Ни разу! – разносится его голос.
Дверь, замочная скважина. Я пытаюсь вставить ключ, он выскальзывает, падает на пол.
– Ты не заслуживаешь ничего!
В то время как сознание обрывками постигает происходящее, круг замыкается. Я снова прихожу в себя, предоставленная ему и мраку, как в прошлый раз, в кладовой, черная комната как предупреждение, как демонстрация его абсолютной власти, он по-прежнему Бог и по-прежнему распоряжается моей жизнью, управляет сменой дня и ночи, даже здесь, в моей собственной квартире, в реальном мире, на свободе, и пока есть Бог, эта свобода мнимая… Я снова нахожу ключ и пробую во второй раз. Ключ входит в замок, я проворачиваю его, скрипит дверная ручка, дверь открыта. Я вываливаюсь в темный коридор, закрываю за собой дверь и налегаю на нее, пытаясь вставить ключ уже с обратной стороны. Он толкается в дверь, и от удара ключ снова падает. Я не пытаюсь поднять его – плевать, наружу, прочь из квартиры, на спасительную площадку, на лестницу. Я почти добираюсь до входной двери, нужно сделать еще пару шагов. И голос у меня за спиной:
– Ты уверена, что хочешь уйти без подруги?
Маттиас
Старая колымага грохочет по тротуару перед домом Ясмин Грасс. Я глушу мотор и левой рукой одновременно распахиваю дверцу. Выскакиваю из машины и бегу к парадной двери. Прямо передо мной в дом входит пожилая женщина и испуганно вскрикивает, когда я следом за ней втискиваюсь в коридор и едва не спотыкаюсь о чемодан, который она поставила за дверью. Я хватаю женщину за плечи и кричу:
– Вызовите полицию!
Женщина трясется.
– Слышите? Нужно немедленно вызвать полицию!
Выпускаю ее и взбегаю по лестнице. Как следует из таблички у входа, Ясмин Грасс должна жить на четвертом или пятом этаже.
А если ты ошибся?
Если он повез ее не сюда?
Тогда ему снова удастся уйти от меня.
Я отметаю сомнения, сосредотачиваюсь на ступенях.
На четвертом этаже нет звонков с именем Ясмин Грасс, нужно подниматься пролетом выше. Пот стекает под воротник, старое больное тело изнывает от напряжения. Наконец-то я на пятом. Под первыми двумя звонками какие-то другие имена, но затем я нахожу нужную квартиру и на мгновение замираю. Дверь. Она чуть приоткрыта. «Ханна», – сразу приходит мне в голову.
«Прошу тебя, не запирай больше дверь, – попросил я Ханну еще этим утром, когда она заперлась в комнате Лены. – А еще лучше всегда держи ее чуть приоткрытой, чтобы я знал, что с тобой все хорошо».
Ханна – чудесный и послушный ребенок, делает все, что ей говорят. Я глубоко вдыхаю, после чего осторожно отворяю дверь и вхожу в квартиру.
В коридоре темно, но в одной из комнат брезжит свет. И оттуда же доносятся приглушенные голоса. Я продолжаю красться, все мое тело пульсирует. На этот раз Марку от меня не уйти. Судя по жгучей боли в груди, возможно, это последнее, что я сделаю в своей жизни, но мне плевать. На этот раз, Лена, я не оставлю тебя в беде. Последние несколько шагов я держусь как можно ближе к стене, чтобы не отбрасывать предательской тени и Марк не успел подготовиться. Голоса становятся четче.