Марк улыбается в ответ.
– Мы перебрались из Парижа в глубинку. Марнеталь, чудесное место, сказочная природа. Выращиваем виноград, делаем вино. Я как-нибудь пошлю тебе ящик, Маттиас.
– Очень любезно.
Карин садится рядом с ним на диван и убирает чайные пакетики на отдельное блюдце.
– Вот, – она пододвигает Марку чашку. – А как поживают жена и дочь?
Так у Марка есть дочь… Сначала это была моя дочь, теперь у него есть своя собственная. У меня начинает пульсировать в правом виске.
– Все хорошо, – отвечает Марк, прихлебывая чай.
– Сколько уже девочке? – спрашивает Карин.
– Девять. Время летит незаметно.
– Да. – Карин печально улыбается. – Иногда.
– Известно что-нибудь новое о Лене?
Когда он произносит ее имя, биение в правом виске усиливается.
– С каких пор тебя это интересует?
Марк резко отставляет чашку и смотрит на меня. Если б я не знал его, то решил бы, что он глубоко оскорблен. Отличный, тонко выверенный ход. Уголки губ ползут вниз, и кажется даже, что подрагивает нижняя челюсть.
– Всегда интересовало, и ты прекрасно это знаешь.
Карин похлопывает его по колену, и он берет ее за руку. Суттхофф и моя жена держатся за ручки. Мне представляется, что вытворяли эти руки с моей дочерью. Как они хватали ее, душили, рыли ей могилу…
– У него есть алиби, – сообщил мне тогда Герд.
Я затряс головой.
– Алиби, что оно значит? Люди лгут ради алиби.
– Маттиас, когда Лена исчезла, Суттхоффа неделю не было в городе. – Я снова замотал головой, и Герд всплеснул руками. – Господи, Маттиас, его и в стране-то не было! Он был во Франции. У нас есть билеты, бронь в отеле, свидетельства персонала отеля и его спутницы.
– Какой спутницы?
Мгновение Герд смотрел на меня.
– Женщины.
– Женщины?
– Герр Суттхофф сказал, что они с Леной уже несколько недель как расстались. В его телефоне сохранились сообщения, которые это подтверждают. Однако они поддерживали контакт и планировали встретиться по его возвращении. Наверное, хотели попытаться еще раз.
Я отвожу взгляд.
– Маттиас, я знаю, что в прошлом у нас было не все гладко, – доносится до меня голос Марка.
Слабо киваю. Прошлое оживает. Мои руки держат его за ворот, он привалился спиной к стене, лицо налито кровью. Отвечай, скотина, где она?
– Но я, как и ты, всегда жаждал, чтобы судьба Лены наконец прояснилась. Так и не смог забыть ее. – Я слышу его смех, и в нем как будто сквозит горечь. – Спроси мою жену: она уже устала слушать истории о Лене. Но что я могу поделать? Первая большая любовь с тобой навсегда.
Карин восхищенно вздыхает.
– Поэтому, – продолжает Марк, – когда со мной связалась полиция, я вылетел ближайшим рейсом.
Биение в правом виске резко прекращается.
– Полиция?
Марк усердно кивает.
– Да-да. Вчера мне позвонил этот Бернд Брюлинг. Сказал, что им нужна моя помощь.
– Герд Брюлинг, – поправляю я машинально, в то время как разум пытается постичь значение сказанного. – Твоя помощь? В чем?
– Подробностей я и сам пока не знаю. Но, – тут он глубоко вздыхает, – думаю, очевидно, что я сделаю все от меня зависящее, если это поможет найти Лену.
Карин выглядит тронутой, и он поворачивается к ней.
– У меня ведь у самого дочь. Не представляю, как я продержался бы, окажись на вашем месте. – Он снова переводит взгляд на меня. – Пожалуй, сошел бы с ума.
Я игнорирую его многозначительный взгляд.
– Но что-то ведь Герд Брюлинг сказал тебе по телефону.
Марк пожимает плечами.
– Лишь о том, что я, возможно, сумею помочь. Теперь, когда объявилась другая женщина и у них появился новый след. Как там дети? Мальчик и девочка, так ведь? Господи, – он задумчиво улыбается, – чтобы моя Лена – и мама… немыслимо.
– Твоя Лена…
– Детям непросто в этих обстоятельствах, – торопливо вставляет Карин. – Конечно, нельзя сказать, что они в порядке. Йонатан глубоко травмирован, у Ханны подозревают легкую форму… Дорогой, как там называется этот синдром?
– Аспергера, – выговариваю я сквозь зубы.
– Точно, синдром Аспергера. Это такая форма аутизма, при которой у людей возникают трудности во взаимодействии с окружающими. Они склонны воспринимать вещи буквально и поэтому не в состоянии устанавливать взаимосвязи…
– Да, но это нормально, если человек всю жизнь провел в изоляции, разве нет? Как им взаимодействовать с окружающими? Они этого просто не умеют.
– А я что говорю! – восклицаю я и вскидываю палец кверху. – В точности мои слова, Марк! Нельзя считать это нарушением! Ты бы знал, какая Ханна смышленая!
– Но, Маттиас, фрау Хамштедт тебе ведь объясняла, – напоминает Карин. – У многих пациентов с синдромом Аспергера интеллект развит выше среднего. Речь скорее о том, как они воспринимают мир…
Марк качает головой.
– Может, девочке надо просто привыкнуть ко всему.
– Мои слова, – повторяю я и хлопаю в ладоши.
Карин вздыхает.
– Посмотрим, как пойдут дела. Так или иначе, в Регенсбурге о них позаботятся. Психотерапевт знает свое дело.
– Хотя Карин может лишь предполагать, – замечаю я, обращаясь к Марку. – Ведь она не ездит со мной навещать детей.
– Да ну? – Марк с удивлением смотрит на Карин. Та опускает глаза.
– Наверное, мне тоже нужно ко всем привыкнуть, – произносит она тихим голосом.
– Все будет хорошо. – Марк снова берет ее за руку.
– Когда ты встречаешься с Брюлингом? – спрашиваю я.
– Думаю, чем скорее, тем лучше. По телефону я не мог сказать ему, каким рейсом вылечу. Так что он пока не знает, что я уже в Германии. Но я позвоню ему завтра с утра.
– Держи нас в курсе, ладно?
– Конечно, Маттиас, это само собой.
Отцу пропавшей тусовщицы из Мюнхена предъявлено обвинение в причинении вреда
Мюнхен – Маттиас Бек, отец пропавшей в январе Лены Бек (23 года), обвинен в нанесении телесных повреждений. Суд приговорил мужчину к штрафу в размере 7 тысяч евро после нападения на бывшего друга его дочери, начинающего актера Марка С. (26 лет). Маттиас Бек, по его же показаниям, был убежден, что Марк С. ответственен за исчезновение Лены Бек. Судом было принято во внимание эмоциональное состояние, в котором Маттиас Бек находился в момент нападения. Приговор вступил в силу. Пострадавший доволен решением суда. «Герр Бек бросился на меня, как дикий зверь, я испугался за свою жизнь. И я рад, что ему это не сошло с рук. Его состояние можно понять, но подобное поведение необходимо было пресечь, чтобы обезопасить не только меня, но и других».