— Тогда советую вам как-нибудь прийти сюда, потренироваться.
Хасинто промолчал. Не говорить же, что в воде ему не нравится. Умение плавать — одно из рыцарских доблестей, а любое умение нужно тренировать хотя бы изредка.
Он отпустил жеребца — тот сразу двинулся к воде и, пристроившись рядом с Эстреллой, принялся пить. Хасинто же встал поодаль от сеньора, за его спиной. Восхищаться красотами долины уже наскучило, и душу снова оплели тревожные сомнения.
Он хмурился, кусал губы в попытках вспомнить, что вчера случилось. Бесполезно. В голову ничего не приходило, и его разрывали два противоречивых желания: выяснить у сеньора подробности — и не выяснять их. Никогда. Ни за что. А то стыда не оберешься. Да и ни к чему доставлять Иньиго Рамиресу такое удовольствие.
С другой стороны, разве рыцарь не должен смотреть в лицо своим страхам и отвечать за свои дела? А значит, все-таки нужно собраться с духом и спросить. И, если что, повиниться. Главное, решить когда: сейчас или на обратном пути. Пожалуй, лучше сразу, пока не передумал, пока малодушие не взяло верх. Только бы не лепетать, словно дитя, а говорить с достоинством, спокойно и неторопливо, как подобает инфансону.
Пока Хасинто решался, сеньор, кажется, забыл, что не один. Стоял вполоборота у самой кромки воды и глядел на скалы.
— Дон Иньиго… — протянул Хасинто. — Позвольте сказать… спросить…
Mierda! Он все же произнес это тихим, робким, даже молящим голосом. К счастью, сеньор вроде не услышал — даже головы не повернул.
— Дон Иньиго! Дозвольте мне сказать, — вот, теперь то, что надо.
Де Лара обернулся, рассеянно потер подбородок. Наконец ответил:
— Да, я слушаю, говорите.
— Мой дон, я, увы, не знаю… не помню, что вчера натворил. Но смиренно прошу простить мое… поведение.
На лице сеньора одновременно отразились растерянность и странная веселость.
— А что такого вы натворили, мой друг? Ну, задремали, когда я о последнем походе на мавров рассказывал. Увлекся, признаюсь, на вас и не смотрел. Это потом уж заметил, что ваша голова на столе покоится. Я и до этого, конечно, догадывался, что хуглар, странствующий певец, из меня никудышный, — он усмехнулся. — Вы убедили меня в этом окончательно.
У Хасинто на душе полегчало. Выходит, он всего лишь уснул, а не предался греху пьянства. Правда, и это не очень хорошо — он показал себя неучтивым.
— Прошу извинить… я не хотел…
— Прекратите, Гарсиас! — прикрикнул сеньор. — Я уже говорил: неудивительно, что вас разморило. А в том, что я рассказчик дурной, вашей вины тем более нет.
Он смотрел на Хасинто, почти не моргая. Этот требовательный, словно ждущий чего-то взгляд оказалось непросто выдержать. Так и подмывало отвести глаза или уставиться под ноги. Все же он выдержал. Будто в награду, сеньор первым отвернулся и махнул рукой на скалы.
— Посмотрите туда! Видите? Темное пятно — там, у самой вершины?
Иньиго Рамирес вытянул указательный палец и очертил неясный силуэт. Что нужно увидеть, Хасинто не понял. Пятно как пятно — то ли бурое, то ли серое. Какого ответа ждет сеньор, неизвестно.
— Встаньте со мною рядом, — повелел тот, и Хасинто послушался. — Теперь следите за пальцем.
Он снова обвел некие очертания. Потом снова и снова.
Хасинто прищурился и наконец неясное пятно сложилось в узнаваемый образ.
— На корову похоже…
— Не на корову, нет, — возразил де Лара. — На быка. Он появился, когда перед большой корридой у меня гостил ваш отец. Мы оба собирались поехать на нее, сразить своих быков. А тут пятно это… Словно знак… Хотя, может, оно и до этого было, просто я не замечал. А ваш отец заметил и назвал toro de piedra.
Так вот зачем де Лара так упорно показывал эти очертания — чтобы снова заговорить о своем друге. Хотя пятно это — размытое, едва узнаваемое, — походило как на быка, так и на корову, а то и за барана могло сойти. Но спорить не хотелось.
— Бык. Да, вижу.
Сеньор улыбнулся, опустил руку, а Хасинто спросил:
— Дон Иньиго, а вы и отец в тот раз сразили своих быков? Ну, там, на корриде?
Де Лара сказал совсем не то, что Хасинто ожидал услышать:
— Однако, Гарсиас, интересно вы беседы ведете. Одни вопросы, а о себе почти ничего.
Так и есть. Не откровенничать же с укравшим сокровище. Правда, он для Хасинто еще и сеньор, лгать ему бесчестно, потому приходится отмалчиваться.
— Просто я мало чего видел… Не о монастыре же говорить…
— А почему нет? Вот я всяческим книжным премудростям не обучен, а вы читать умеете. А может, даже писать?
— Да… но о чем тут рассказывать? Это… скучно. Прошу извинить. Просто я…
— Да хватит оправдываться! Почему вы меня боитесь?
Боится? Неправда! Всего лишь опасается и не верит в его показную открытость и лживое добродушие. А еще ревнует Мариту. И давно умершего отца ревнует тоже, но не хочет, чтобы де Лара это заметил.
— Сеньор… Я могу рассказать, если желаете.
— Нет, — он отмахнулся. — Только если желаете вы. Вот если бы я приказал вам, как сеньор вассалу — это одно. Но пока я ничего не требовал. Захотите — сами заговорите. Ну а насчет вашего вопроса… Гарсия одолел своего быка, а я своего… не совсем.
— Как это?..
— А так. Мой конь споткнулся, упал на колени, копье в землю ушло. Бык же, не будь дурнем, на меня бросился. Следы от его рогов до сих пор здесь. — Он провел рукой по груди. — И навсегда останутся. Из седла я, понятно, вылетел. Благо, успел прийти в себя и вернуться в него, иначе бык меня растоптал бы. Хорошо, что конь мой сумел подняться и унес от этого демона. В общем, Гарсиас, я спасся бегством.
Все-таки странный человек. Хасинто никогда не признался бы в таком позоре своему эскудеро.
После недолгого молчания Иньиго Рамирес продолжил:
— Но, понимаете, то была моя первая коррида… Я был молод и не слишком умен. Мне казалось: лучше умереть, чем смириться с тем, что по юности я считал немыслимым унижением. А еще эта толпа на трибунах… Потому я не позволил увести ни себя, ни быка, снова против него вышел, даже о ранах забыл. Вроде я их и не чувствовал. Стыд оказался сильнее…
Теперь ясно, отчего де Лара все-таки рассказал о той корриде. Решил похвастать. Конечно, не каждый отважится выйти против быка после того, как еле спасся.
— Быка я все-таки убил. Толпа ликовала, я гордился. До тех пор, пока ваш отец не отчитал меня. Наедине, разумеется.
— За что отчитал?!
— Не понимаете? Я тоже не сразу понял…
Хасинто надеялся, что сеньор продолжит, но тот, глянув на возлегшее на гребень горы солнце, подозвал кобылу. Не касаясь стремян, взлетел в седло.