— Доброго дня, кабальеро, — улыбнувшись, сказал он.
— И вам того же.
— Диего Нуньес де Вела, — представился юноша.
Значит, он не просто прислужник, иначе не стал бы называть свое имя, пока не спросят.
— Хасинто Гарсиас де Варгас.
— О! Рад знакомству, ваша милость. Дон Иньиго говорил, что вы приедете.
Не зная, что на это сказать, Хасинто протянул неопределенное:
— Да-а… я приехал.
— Славно! — бросил Диего. — А то надоело почти в одиночку с этими волчищами возиться, — он кивнул на гончих, хохотнул и добавил: — Плодятся, как мыши в амбаре, что б их!
Хасинто, вторя новому знакомцу, тоже засмеялся. Диего ему понравился. Тем более что тот, похоже, и впрямь оруженосец, раз с сеньорскими собаками возится. Неплохо бы с ним поладить.
— Вы извините, — сказал Диего. — Пойду я. Нужно их поднатаскать.
— Да-да, конечно. Доброй охоты.
Несколько мгновений Хасинто смотрел вслед Диего и гончим, затем двинулся дальше, но, дойдя до конюшни, остановился. Ведь вчера он не проследил, хорошо ли конюх устроил Валеросо. Проведать жеребца сейчас? Нет, лучше после того, как найдет сеньора. Хасинто и так до стыдного поздно проснулся, де Лара наверняка понял это, когда не увидел его ни утром, ни днем. Потому задерживаться еще дольше не стоит.
Воинскую площадку он нашел без труда. К ней вел деревянный настил, так что даже месить сапогами грязь не пришлось. Как и говорил стражник, к плетню была привязана кобыла. Хасинто заметил ее издали, затем услышал лязг железа и увидел сеньора. Тот, облаченный в длинную кольчугу, бился на мечах с каким-то рыцарем. Хасинто приблизился и, встав у ограждения, принялся наблюдать за поединком.
Де Лара двигался ловко, словно не чувствуя тяжести кольчуги, удары его были сильны. А ведь это даже не настоящий бой! Хасинто скрипнул зубами от злости. Да уж, зря он мечтал, что Иньиго Рамирес — стареющий и слабеющий рыцарь. Как ни тяжко сознавать, но такого Марита вполне могла предпочесть ему, тем более что много времени прошло. Далеко не каждый муж способен почти три года хранить в своем сердце любовь к избраннице, а привязанности дам и вовсе быстротечны. Что если Марита любит своего супруга? Нет, не может быть… Этого просто не должно быть!
Де Лара одолел рыцаря, повалил на землю, приставил к его груди меч. Тут же убрал и протянул сопернику руку, помогая подняться, затем обнял его и расцеловал в обе щеки.
Наконец взгляд сеньора упал на Хасинто. Подойдя к ограде, дон Иньиго облокотился о нее и сказал:
— Вы, гляжу, проснулись.
Это насмешка, не иначе.
— Прошу п-простить… что так поздно!
Проклятье! Ну почему, разговаривая с сеньором, он мямлит и заикается?
— Не страшно, — отмахнулся де Лара. — Я бы на вашем месте вообще спал до самого вечера.
Хасинто подождал, пока незнакомый рыцарь пройдет мимо и удалится, затем переспросил:
— На моем месте?
— Ну да. Вас измотала дорога, а я не учел вашу юность. Неудивительно, что вас вчера так… разморило.
О чем это он? Хасинто попытался вспомнить, что вчера было, но воспоминания обрывались на разговоре об отце. А дальше?.. Он не знал, что было дальше. Не помнил даже, как добрался до кровати, как разделся… А разделся ли? Или его раздели слуги, и до опочивальни довели они же? Похоже, он напился. Немыслимый позор!
К щекам прихлынула кровь. Наверняка он сейчас краснее заката, а сеньор, конечно, это видит и злорадствует.
— Вы уже оттрапезничали? — спросил он.
При мысли о еде Хасинто затошнило, но показывать этого он не хотел.
— Да, — уголок губ слегка дернулся, но, может, Иньиго Рамирес этого не заметил.
Интересно, когда сеньору надоест притворяться? Когда он покажет свое истинное отношение к Хасинто?
— Я собираюсь проехаться по окрестностям. Желаете присоединиться? Неподалеку, среди скал, есть на диво красивое озеро. Думаю, оно вам понравится. Что скажете? Вас подождать?
— Да.
— Вы не очень-то многословны… — усмехнувшись, проронил де Лара.
— Простите…
— Да хватит извиняться, я ведь ни в чем не обвиняю, — дон Иньиго сдвинул брови. — Напротив: думаю, что сдержанность — одно из рыцарских достоинств. Как видите, я им, увы, не обладаю, — лицо его разгладилось, а губы растянулись в улыбке.
Хасинто заставил себя улыбнуться в ответ, хотя ему было совсем не весело. Мысли вращались вокруг вчерашнего вечера и Мариты. Что он вчера натворил и насколько сильно осрамился? Где сейчас возлюбленная, как скоро он ее увидит и увидит ли вообще?
— Тогда я жду вас здесь, — бросил де Лара. — Берите своего красавца и поехали.
Хасинто развернулся, собираясь уйти, но сеньор его окликнул:
— Хотя подождите. Сначала помогите снять кольчугу.
Пришлось вернулся. Хасинто ухватился за край доспеха, нагретого солнцем и разгоряченным телом, потянул его на себя. Иньиго Рамирес нагнулся, высвобождая руки и голову. Распрямившись же, взъерошил свои и без того растрепанные волосы, помахал на себя рукой. На Хасинто повеяло запахом свежего пота, и неудивительно: на котте де Лары явственно темнело огромное мокрое пятно. Наверняка и на спине такое же, и подмышками.
Повесив кольчугу на перекладину, Хасинто спросил:
— Так я могу идти за Валеросо?
— Валеросо? Так вот как зовут вашего коня… Хорошее имя
[10], — протянул сеньор и, словно опомнившись, добавил: — Да, конечно, ступайте. Жду вас здесь.
Озеро посреди каменной долины и правда радовало взгляд. Голубые скалы, кое-где подернутые зеленью кустов и травы, нависали над яркой синевой, сейчас неподвижной. Солнечные лучи золотили ее поверхность, а облака отражались так ясно, что казалось, будто под ногами не вода — небеса раскинулись. Наверное, праведники в раю нечто подобное видят.
А еще здесь было тихо той чудесной тишиной, когда хочется усесться на землю, смотреть вдаль и ни о чем не думать. Лишь глухой перестук лошадиных копыт разрезал прозрачную тишь.
— Как красиво! — выдохнул Хасинто и вздрогнул, услышав собственный голос, неожиданно громкий.
— Да… Иногда мне кажется, что так выглядит рай…
Надо же, дон Иньиго словно его мысли подслушал!
Де Лара подвел кобылу к берегу, сам присел рядом и, опустив руку в озеро, глянул на Хасинто.
— Вода здесь диво как хороша. Теплая, спокойная. Вас учили плавать?
— Да. Отец учил.
Вообще-то Хасинто боялся воды, как, впрочем, многие воины. Просто некоторые преодолевали свой страх, и он был одним из таких. Этим впору гордиться.