Наполнив ванну, я вылила в нее бутылочку пурпурного, пахнущего лавандой масла. Лить старалась прямо под струю, чтобы было побольше пены. Хотелось отпраздновать этот знаменательный день: с работой покончено, и всего неделя до рождения крохи. Очень хотелось, чтобы кто-то пожелал мне удачи и сказал, что я молодец. Раньше я написала бы Винни, но теперь…
А разве не для этого существуют социальные сети? Разве они не для тех, у кого не осталось настоящих друзей?
Я открыла Твиттер и напечатала:
Margot Jones @hautemargot: последний день завершен! На какое-то время я отписываюсь от @hautemagazine и начинаю работу над собственным проектом #поторопись_малыш #поторопись_но_не_слишком #хотелось_бы_перебрать_подарки
Не успела я положить телефон возле ванны, как на экране появилась парочка лайков. Я почувствовала укол совести, как и всегда во время беременности, когда сообщала о ней публично. Мне казалось, что это может обидеть Винни.
«Но она не пользуется Твиттером», — напомнила я себе, попробовав воду рукой.
Убрав волосы в пучок на затылке, я опустилась в ванну и вспомнила те дни, когда могла набирать в нее много горячей воды. Беременным желательно купаться в неглубокой и теплой воде, из которой их будет легче вытащить в случае обморока. Для меня ванна всегда была одним из наиболее ценных моментов жизни — здесь в одиночестве можно мысленно оценить сделанное за неделю и в буквальном смысле смыть с себя ее последствия.
Но вот уже много месяцев я не чувствовала себя в одиночестве. Малыш внутри напоминал мне человека, который в абсолютно пустом кинозале выбирает место прямо у вас за спиной, попутчика в долгом путешествии, с которым время от времени обмениваешься случайными взглядами. Меня это не раздражало; более того, его присутствие успокаивало. Про себя я уже решила, что дитя обладает юмором, нахальством и в состоянии оценить комизм ситуации. Но это был максимум привязанности, который я позволила себе по отношению к своему поплавочку.
Так что, хотя и не была в полном одиночестве, я чувствовала себя самым одиноким человеком на земле. Оторванная от всех на работе, лишенная общества Винни… Ник, как и всегда, был сплошное очарование, но даже он не мог долго разбираться с кашей в моей голове, состоявшей из предположений и размышлений о том, что принесут несколько следующих месяцев как дома, так и на работе мне, малышу, Винни, Мэгги… Иногда голова начинала раскалываться от мыслей, а иногда они почти исчезали, но постоянный звон в ушах или, лучше сказать, хор из древнегреческой трагедии превращал меня в заложницу, если я слушала его слишком долго.
Я стояла как раз на том самом месте, где почувствовала первое движение своей детки, и втирала ароматизированное масло в натянутую, как на барабане, кожу живота, когда на экране появилось сообщение. Значок камеры рядом с именем Винни. Сразу же прошиб пот, как будто меня застали за каким-то непристойным занятием.
Я знаю, что ты сделала.
Это была не моя вина.
Изображение, переснятое с фото. Слегка размытый портрет Джека, сделанный профессионалом. Младенец лежал в дубовом гробике, дно выложено белым атласом. Деформировавшиеся в материнской утробе черты теперь разгладились, и на похожих на бутончик розы губках блуждало некое подобие улыбки. Пухлые щечки не были ни покрасневшими, ни желтыми — они казались живыми.
И никакой крови.
Чепчик снят, а темные волосики тщательно расчесаны. На нем был еще один из его белых комбинезончиков — крохотные, идеальной формы ручки лежали на животике. Под мышкой — маленький игрушечный кролик. Его вечный спутник.
Сердце словно разорвалось — и одновременно отошли воды.
* * *
Непереносимая боль пришла позднее. Сначала болело не сильно, но нудно, где-то внизу спины, но за следующие несколько часов боль настолько усилилась, что из глаз посыпались искры. Через двенадцать часов мы поехали в больницу, и к этому времени болело так, как будто бедра затягивали стальным поясом. Так что я с радостью ощутила укол холодной иглы и последовавшее за ним онемение. Пролежала в кровати еще один день, а на следующее утро, в палате, полной женщин, и в присутствии Ника Лайла сделала свой первый в жизни вдох.
8
Мэгги
Фото, размещенное Марго в Инстаграме, она увидела через несколько часов после его появления. И подписала под ним: «Что за очаровательный птенчик!» Не погрешила против истины — у детки были коралловые губки, хохолок, пухленькие щечки и сжатые пальчики. Коленки были приподняты, и ножки напоминали лапки кролика. Вся эта прелесть была одета в серый комбинезончик, украшенный вышитыми вручную звездочками. В том, что ребенок Марго будет одет изысканно, можно было не сомневаться.
Возвращаясь в офис после ланча, Мэгги написала ей: «Отличная работа! Она очаровательна, и имя отличное! А ты чувствуешь себя другим человеком?» Ответа, честно говоря, она не ждала и, усевшись за стол, тут же забыла об этом послании.
У Мэгги оставался месяц до начала сезона показов. Четыре недели, чтобы приготовиться к тому, что, по словам окружающих, будет самым насыщенным периодом ее жизни.
Странно, конечно, слышать от кого-то на шпильках, что показы являются суровым испытанием, конца которого ждешь с нетерпением. Все-таки не операция на открытом сердце или работа на нефтяной вышке. И тем не менее, готовя репортажи с лондонских показов до прихода в «От», Мэгги всякий раз возвращалась домой с таким ощущением, что пробежала на своих шпильках полный марафон. Ей безумно хотелось съесть сдобы, а наутро она просыпалась с ощущением, что ее ударили по голове. Хотя, возможно, это было связано с количеством шампанского, которое она потребляла в такие дни…
Первое шоу начиналось в девять утра, и если билет у вас на дальние места, то занимать очередь надо в 8.15. А у Марго были билеты, по которым можно было появиться за пять минут до начала и беспрепятственно вплыть в зал. А потом показы происходили каждый час до восьми вечера. В перерывах можно было или заскочить в туалет, или перехватить сэндвич. На то и другое сразу времени уже не хватало. А ведь еще надо было успеть написать о коллекции до начала нового показа, так чтобы девочки, отвечавшие за сайт, могли разместить обзоры раньше других журналов. В общем, можно сказать, что, хотя занятие это не смертельное, нервы оно треплет сильно.
Этот месяц Мэгги провела в состоянии крайнего напряжения, пытаясь понять взаимосвязи между сотрудниками журнала и стараясь запомнить их имена. Она работала над текстами, не забывая про фактики, что могли превратиться в статью. Их она представляла на рассмотрение Мофф и с облегчением выдыхала, когда понимала, что именно их искала главная. Она поняла, хотя и с долей суеверного страха, что здесь ей сопутствует удача.
Мэгги наслаждалась собой. Она всегда любила писать — ей нравился процесс расстановки слов в таком порядке, что они оказывались не только интересными и информативными, но и сбалансированными с точки зрения наличия в равной степени и описаний, и активной позиции. Для нее это никогда не было просто работой ради денег, и Мэгги благодарила судьбу. Слова приходили на ум совершенно естественно и никогда не подводили. Более того, можно сказать, именно со словами она состоит в самых долгих отношениях в жизни.