Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике - читать онлайн книгу. Автор: Борис Акунин cтр.№ 63

В наивной юности Уэллсу казалось, что все ответы дает биология, ибо природа наполнена естественной мудростью выживания и развития: обезьяна эволюционировала в человека, человек эволюционирует в Человека. Первой опубликованной книгой Уэллса был учебник по биологии.

Став одним из главных «публичных интеллектуалов», Уэллс получил возможность прямого диалога с ведущими политическими деятелями и разговаривал с ними на равных. Содержание исторических бесед потом публиковалось.

В 1920 году писатель отправился в Россию – страну, где происходили очень интересные события, и пообщался с очень интересным человеком мистером Лениным. Встреча получилась комичной: розовый идеалист назвал прожженного прагматика «кремлевским мечтателем».

Юный Уэллс демонстрирует правоту Дарвина ^[110]

В 1934 году Уэллс отправился в Америку поговорить с президентом Рузвельтом, который вытаскивал свою страну из тяжелого кризиса. В программе «Нового курса» писателю померещились обнадеживающие признаки государственного социализма.

А вскоре после этого знаменитый британец решил отправиться в Москву – посмотреть на Иосифа Сталина. Знаменательный визит вне всякого сомнения был организован Мурой.

В тридцатые годы Сталин прилагал большие усилия для того чтобы понравиться западным писателям. С точки зрения «вождя народов», это имело большое общественно-политическое значение. Советские инстанции, затеяв сложную игру, залучили в гости Бернарда Шоу, Ромена Роллана, Лиона Фейхтвангера и еще нескольких «прогрессивных буржуазных литераторов».

Уэллс стал самым именитым из паломников.

В Сталине наш мечтатель, разумеется, тоже ничего не понял. «Я приехал к вам, чтобы расспросить вас, что вы делаете, чтобы изменить мир», – сказал он кремлевскому горцу. В ответ тот наплел всякой трескучей марксистской схоластики. Стенограмма беседы производит жутковатое впечатление. Живой, искренний, открытый человек пытается найти общий язык с какой-то ротационной машиной, штампующей лозунги.

Однако в ходе беседы Иосиф Виссарионович обронил реплику, которая свидетельствует, что в людях он разбирался лучше, чем инженер душ. «Вы, господин Уэллс, исходите, как видно, из предпосылки, что все люди добры, – в какой-то момент сказал хозяин кабинета. – А я не забываю, что имеется много злых людей».

Как в СССР поступают со «злыми людьми», Уэллс представлял себе неотчетливо, поэтому преемник Ленина нашему фантасту тоже понравился. «Никогда не встречал столь справедливого, откровенного и честного человека», – напишет он – и Мура несомненно вздохнет с облегчением. Операция прошла успешно.

Но к дьяволу политику. Поговорим о любви.

Роман с Мурой у писателя был трехэтапным. Начало относится к 1920 году, когда Уэллс приехал посмотреть на «Россию во мгле» и был очарован помощницей своего друга Максима Горького.

«Я влюбился в нее, стал за ней ухаживать и однажды умолил ее, и она бесшумно проскользнула через набитые людьми горьковские апартаменты и оказалась в моих объятиях. Я верил, что она меня любит, верил всему, что она мне говорила. Ни одна женщина никогда так на меня не действовала. Когда я уезжал из Петербурга, она пришла на вокзал к поезду, и мы сказали друг другу: „Дай тебе Бог здоровья“ и „Я никогда тебя не забуду“».

В следующий раз он увидел ее только девять лет спустя, уже в Европе. Отношения возобновились, но втайне от всех – Мура все еще жила с Горьким.

Эпизодические встречи продолжались пять лет. Уэллсу не верилось, «что такая прелесть, какой мне казалась Мура, может и вправду существовать на свете». Он пишет: «Когда ее не было рядом, мысли о ней буквально преследовали меня, и я мечтал: вот сейчас заверну за угол, и она предстанет передо мной – в таких местах, где этого никак не могло быть». Однако Герберт был уже на седьмом десятке и считал, что не имеет права связывать женщину, которой «будет лучше, если ей придется найти себе место в жизни, независимое от меня».

Но вот Горький окончательно переселился в СССР, и тогда Уэллс сделал Муре предложение. «Зачем? – сказала Мура. – Нам и так хорошо».

Она жила неподалеку от его дома на Ганновер-террас 13 (нехорошее число Уэллс обвел фосфором, оно зловеще светилось по ночам). Бывала у Герберта чуть не ежедневно, принимала гостей как хозяйка, все знали, что она жена Эйч-Джи, только невенчанная. И так продолжалось до самой его смерти. «Ей сейчас пятьдесят, – записывает в дневнике Уэллс. – Наша близость началась двадцать лет назад. Тогда она была высокая, изящная молодая женщина, а теперь она точно ватиканский херувим в три ее прежних размера, но все равно очаровательная полная дама».

Та самая дверь ^[111]

Он любил ее до последнего дня своей жизни. Видимо, не в последнюю очередь из-за того, что никогда не был полностью уверен в ее ответной любви. Это вообще стандартный крючок, на который цепляют своих жертв роковые женщины. Они как кошки: позволяют себя любить, иногда ластятся и мурлычат, потом вдруг ударят когтистой лапой. «Она порой ведет себя на манер моей черной кошки, – жаловался Уэллс. – Как бы она ни набедокурила, она ни капельки не сомневается, что стоит ей взобраться на стол поближе ко мне, потереться об меня головой – и можно вести себя как заблагорассудится».

В 1934 году произошел случай, когда Мура, подобно Штирлицу, оказалась близка к провалу. Да что там – провалилась с грохотом и треском.

Кроме Сталина высокий британский гость встретился в Москве со старинным приятелем-соперником Максимом Горьким. И тот случайно помянул, что виделся с Мурой за последний год трижды. А ведь она всегда говорила своему Берти, что путь в СССР ей навсегда заказан!

Уэллс был потрясен этой ложью. «Я лежал в постели и плакал, словно обиженный ребенок, либо метался по гостиной и размышлял, как же проведу остаток жизни, который с такой уверенностью надеялся разделить с Мурой. Я отчетливо осознал, что теперь я один как перст». Конечно, он решил никогда с ней больше не видеться. Конечно, сразу после этого поехал объясняться. Конечно, она потерлась об него головой и была прощена. «Ничего больше я так никогда и не узнал, – пишет бедный Берти. – Дорого бы я дал, чтобы поверить ей, дорого бы дал, чтобы стереть из памяти следы той московской истории – она точно открытая, незаживающая рана и с тех пор разделяет нас. Рана у меня в душе; неиссякаемый источник недоверия».