Моцениго после раскрытия его работы на Россию уже нельзя было оставлять в Италии, его вывезли в Петербург, приняли на российскую службу и определили консультантом в Иностранную коллегию. Он был не единственным иностранцем, нашедшим убежище в России после изобличения в работе на российскую разведку. Еще при Петре Великом его соотечественник Беневени перешел на российскую службу при схожих обстоятельствах и был одним из первых посланников русского царя к ханам Хивы и Бухары, выполняя при этом явно разведывательные функции. Беневени и Моцениго были в русской разведке предшественниками Филби, Ховарда и других проваленных и вывезенных для спасения на российскую территорию важных агентов.
А граф Орлов в этом втором своем средиземноморском вояже организовал еще одну необходимую для российских государственных интересов и в техническом воплощении безукоризненную операцию, которую сегодня смело можно было бы приравнять к государственному терроризму. Речь идет о знаменитом деле княжны Таракановой, ее история напоминает дело Анкудинова, эта русская эмигрантка также выдавала себя за претендентку на российский престол, внебрачную дочь покойной императрицы Елизаветы Петровны от ее фаворита графа Разумовского, и вынашивала планы воцарения в Петербурге при помощи иностранной военной силы.
Первые достоверные сведения о группе новоявленной «дочери Елизаветы» в Европе пришли в Россию в начале 1774 года, когда в российском тылу еще не было подавлено восстание Пугачева. Поэтому открытие против власти Екатерины II второго самозваного фронта за границей было воспринято в Санкт-Петербурге столь болезненно, тем более что появились сведения (затем не подтвержденные) о попытках контактов сторонников «Петра III» (Пугачева) из России с группировкой «дочери Елизаветы» (Таракановой) в Европе. Тараканова, правда, говорила своим сторонникам, что в России смуту под именем покойного императора по ее заданию поднял один из ее двоюродных братьев, но никакой переписки ее с пугачевцами позднее не нашлось.
Зато достоверно было установлено, что «дочь Елизаветы» активно используют в своих интригах лидеры антирусской эмиграции польских конфедератов Радзивилл и Огинский (тот самый автор полонеза и польского гимна, глава польской эмиграции в Париже), а также правящие дворы Франции, Пруссии, Швеции и даже Персии. Екатерина в Петербурге известиями о колесящей по Европе претендентке на свой трон и ее воззваниями к российской армии и флоту была просто взбешена. А особенно российская императрица встревожилась, узнав, что в Европе к Таракановой примкнули лидеры польских националистов в изгнании Огинский, Радзивилл, Доманский и другие, мечтающие о восстании в захваченных Российской империей польских землях. Эта сторона деятельности Таракановой оказалась правдой, в ее захваченных позднее бумагах нашли ее письма к французскому главе «секретной дипломатии» маркизу Шуазелю, к прусскому королю и даже к каким-то персидским пашам. А Радзивилл вместе с ней собирался плыть в Стамбул уговаривать султана объявить России войну за восстановление на престоле законной наследницы Елизаветы Петровны (и за польскую независимость одновременно). Влюбившийся же в самозваную принцессу польский эмигрант-радикал Доманский на свои деньги собрал и содержал отряд ее личной охраны из поляков.
Поэтому Орлову было поручено самозванку в Европе разыскать, захватить и доставить в Россию. Екатерина даже разрешала ему подвергнуть бомбардировке русской эскадрой Дубровник, если его власти откажутся выдать России лже-Елизавету, но та успела до подхода русского флота покинуть этот город. В сопровождении Радзивилла и Доманского она в ожидании корабля в Стамбул отправилась пока в Рим просить поддержки своих прав на русский престол у папы римского и ордена иезуитов, поддержку в этом Радзивилл обещал ей обеспечить со стороны сильного польского католического лобби в Ватикане.
Справедливости ради отметим, что некоторое время российский двор пытался добиться ареста и выдачи самозваной принцессы по дипломатическим каналам и без угроз военного вторжения. Но многочисленные князьки итальянских и германских государств не спешили заниматься опасной для Екатерины самозванкой, да и сама Тараканова со своей разноязыкой свитой слишком быстро перемещалась из одного такого мини-королевства в другое. Только убедившись в бесплодности попыток бороться с соперницей мерами традиционной дипломатии, императрица Екатерина дала графу Орлову это особо важное задание.
Орлов вошел на итальянской земле в доверие к Таракановой, близко сошелся с ней, имитируя разрыв с Екатериной и готовность примкнуть к ее заговору, а однажды пригласил на свой корабль в гости. В порту итальянского города Ливорно княжна Тараканова вместе со своей охраной из польских, немецких и итальянских авантюристов была схвачена командой Алексея Орлова и на том же корабле доставлена к российским берегам. 25 мая 1775 года эта уникальная операция российской разведки была завершена: в порту Кронштадта прямо с борта корабля шлюпка под началом коменданта Петропавловской крепости Чернышева сняла арестованную Тараканову и людей из ее свиты, доставив в свою цитадель и разместив по камерам для начала следствия.
Алексей Орлов очередное деликатное разведывательное поручение своей государыни исполнил. Сам он с арестованной вокруг всей Европы кораблем не поплыл, дав это поручение адмиралу Грейгу, а поехал в Россию сухопутным путем. Его донесение императрице об аресте самозваной принцессы сохранилось для истории и приводится почти во всех книгах и работах, затрагивающих историю с вывозом в Россию княжны Таракановой. Это письмо Орлова еще из Италии императрице Екатерине от 14 февраля 1775 года, в нем, в частности, есть такие строки: «Угодно было Вашему императорскому величеству повелеть доставить называемую принцессу Елизавету. И я со всею моею рабской должностью, чтобы повеление исполнить, употребил все возможные мои силы и старания. И счастливым теперь сделался, что мог я оную злодейку захватить со всею ее свитой. Захвачена она сама, камердинерша ее, два дворянина польские и слуги, имена которых осмеливаюсь здесь приложить. Признаюсь, всемилостивейшая государыня, что теперь я, находясь вне отечества, в здешних местах сильно опасаться должен, чтобы не быть от сообщников сей злодейки застрелену или окормлену ядом. И посему прошу не пречесть мне в вину, если я по обстоятельству сему принужден буду для спасения моей жизни, команду оставя, уехать в Россию и упасть к священным стопам Вашего императорского величества».
Вот так выглядели в галантном XVIII веке доклады об успешной диверсионной акции разведчика за рубежом. Это письмо многое говорит о графе Орлове в плане его нравственных качеств. То, что он хвалится победой над дамой и явно завышает степень опасности для себя лично по поводу возможности быть «застрелену или окормлену ядом», это понятно. Как и то, что успешно проведенную операцию Орлов использует как предлог для долгожданного возвращения на родину из своей средиземноморской командировки. Но вот его преувеличенное самобичевание с «рабской должностью», все эти «счастливым сделался» после обмана поверившей ему и полюбившей его женщины — все это отдает той же злобной иронией, как и письмо 1762 года из Ропшинского замка, где «урод сильно занемог и вот-вот умрет». Дипломатом и разведчиком по меркам своего века Орлов был выдающимся, диверсантом Екатерины тоже умелым. Но тень цареубийцы и похитителя женщины витала затем над ним до конца жизни. И сам он, по некоторым свидетельствам, в старости мучился в ночных кошмарах этими образами загубленных им людей: настоящего Петра и фальшивой дочери Елизаветы.