Чума в Бреслау - читать онлайн книгу. Автор: Марек Краевский cтр.№ 5

Абендт сел на табурет перед дверью советника Шольца и деликатнее, как мог, ограничиваясь до минимума шелестом большого полотна бумаги, листал газету. К своему отчаянию он узнал, что национальная сборная Германии проиграла Швеции 1:2. Когда он захотел узнать побольше подробностей этого страшного футбольного поражения, он услышал несколько искаженный, но мощный, как всегда, голос железнодорожного советника.

— Положи газету под дверь, Курт, — раздался за дверью голос советника. — Мне сегодня плохо.

— А мои пятьсот марок? — запищал Абендт.

Стало тихо. Мальчик подошел к двери и приложил к ней ухо. Он услышал как бы шорох тихого разговора. С легким скрежетом поднялся небольшой отворот с надписью «Письма», и из-под него выпала пятисотмарковая купюра. Абендту показалось, что купюру вытолкнули рукой в перчатке. Советник Шольц, несмотря на то что был экстравагантным, никогда бы не надел перчатки дома. Чувствуя себя как хулиганы Макс и Мориц из историйки Вильгельма Буха, Абендт положил газету под двери, спрятал купюру в центральный карман коротких штанишек, поправил подтяжки, закрепленные пуговицами на них, и сбежал на пол-этажа, громко топая. Через секунду он взобрался на перила и с обезьяньей ловкостью перепрыгнул на лестницу, которая возвышалась над входом в квартиру советника Шольца и вела прямо на чердак. Оттуда он наблюдал, как приоткрывается дверь и рука в перчатке втягивает газету в прихожую. Некоторое время он сидел без движения и размышлял, что ему делать. Он пришел к простому выводу, что обо всем должен немедленно сообщить своему отцу, который сидел теперь в трактире Лаугнера рядом с магазином пластинок и вместе с окрестными фиакерами проводил за пивом великую европейскую политику. Домоправитель Абендт в летние месяцы всегда около полудня делал себе перерыв в работе, на ответственный участок охраны дома отправлял сына. Пан Абендт в три часа возвращался домой, съедал запоздалый сытный обед, дремал до пяти, после чего снова приступал к своим обязанностям.

Мальчик решился и тихо начал спускаться по лестнице. Когда уже миновал двери советника Шольца, он услышал женские голоса и почувствовал запах духов. Из полуподвала, из-за кривых перил, вынырнули две накрашенные женщины и тихо обругали высоту, на которую им пришлось взбираться. Они равнодушно посмотрели на проходящего мимо мальчика, глаза которого стали большими, как блюдца. Он не сводил глаз с женщин и тогда, когда оказался на пол-этажа ниже. Он задрал голову, и глаза его сделались огромными, как мельничные колеса. Впервые за свою недолгую жизнь он увидел дамские pudenda. Ни одна из женщин не носила трусов. Он прислонился к стене, тяжело дышал и прислушивался. Сначала он услышал звук, который прекрасно знал — звонок в квартире советника Шольца. Потом хлопок и не знакомый ему мужской голос.

— Вы, милашки, — прохрипел прокуренный бас, — очень пунктуальны. Я это люблю, я это люблю… Входите, входите!

Курт Абендт сбежал по лестнице сломя голову. Он мысленно складывал, что поведать отцу. Что господин советник Шольц не открывал двери до полудня. Что кто-то другой забрал газету. Что к господину советнику и к тому другому пришли две шлюхи. Он ожидал, что поразит отца своей добросовестностью, а его коллег фиакеров — откровениями на тему господина советника Шольца. К сожалению, он ошибся. Отец, выпив четвертого сегодня «зайчика», был заинтересован только ситуацией в Рурском бассейне после занятия его французскими и бельгийскими войсками и вместе со своими коллегами счел откровения сына полным бредом. Он усадил его за стол, даже купил ему лимонад, но ни за что не хотел покидать прохладное помещение Лаугнера. Через два часа он вернулся вместе с сыном домой, съел обед и лег спать. Когда пробудился после сна, он увидел, что Курт все еще говорит о советнике Шольце. Пан Абендт решил проверить, что происходит со старым занудой.

Он двинулся наверх, прихватив с собой запасные ключи. При этом он жаловался и проклинал предчувствия сына. Ему очень не нравилось, когда нарушался установленный ритм дня.

Мок сидел, удобно развалившись в кресле посреди комнаты, и благословлял старые платаны, которые окружали дом развлечений «Фрибеберг» на Кайзер-Вильгельм-плац и гасили жар, бьющий от раскаленного булыжника ронды. Деревья, кроме того, заглушали крики детей, которым нечего было делать, кроме как играть в олуха или — судя по мольбам какого — то несчастного — в индейцев, скачущих вокруг столба. Без этих деревьев Мок чувствовал бы вдвойне похмельную жажду, кислоту желудочных рефлексов, нетерпеливые призывы кишечника. Если бы не эти высокие деревья с чешуйчатыми лоскутами коры, Мок не испытывал бы сейчас ничего, кроме мучительных угрызений совести, вызванных глухим беспамятством вчерашних событий.

Не только благословенная тень платанов позволяла Моку на мгновение забыться. Этому способствовала молодая брюнетка, стоявшая на коленях у его ног. Увы — расслабление, которое девушка давала обеспокоенному полицейскому, не могло стать глубоким и полным, потому что она то и дело прерывала свою деятельность, чтобы потянуть носом.

— Простите, господин криминальный советник, — глухим голосом сказала спутница Мока, — у меня насморк. Вы не сердитесь?

— Ты, кажется, из Австрии, да, малышка? — спросил Мок, поглаживая ее по голове.

— Да, из-под Зальцбурга, — подтвердила девушка, неуверенно улыбаясь. — Вы узнаете по акценту?

— Нет, не по акценту, моя дорогая Хильда, — ответил Мок, легко ухватив ее за веснушчатый нос. — Мы знакомы не с сегодня, и ты знаешь, что я — надвахмистр, а не криминальный советник. А ты титулуешь меня на ранг выше. Это австрийский обычай…

— Действительно, — уже очень уверенно улыбнулась девушка. — Так всегда говорила моя мама. Она даже преувеличивала. Одного клиента она звала «придворным советником», а он был обычным почтальоном. Вы не сердитесь, правда? Мне так жаль…

— Нет, — Мок поднялся с кресла, встал у окна и уставился на листья платана, которые фильтровали пыль, вечернюю жару и крики детей. — Я не могу злиться на тебя. Ты такая милая…

Он натянул кальсоны и подошел к окну. Он выглянул через него. К дому, в котором располагался дом утех, быстрым шагом приближался дородный молодой человек в черной одежде. Телеса, тельняшка, жесткий полукруглый воротничок, а также каска извлекали на его лицо густые капли пота. Мок сочувствовал ему, тем более что откуда-то его знал. Однако он не мог вспомнить откуда. Через минуту в холле раздался звонок. Хорошо тут тебе, толстяк, подумал он с симпатией о юноше, здесь он сбросит свой черный панцирь, ему будет прохладно и приятно. Он посмотрел на Хильду, которая заманчиво разложила на кушетке свое тело, принаряженное — на конкретную просьбу Мока — только в чулки и высокие шнурованные ботинки.

— Ты очень мила, Хильда, — Мок повторил комплимент, развязал тесемку кальсон и подошел к кушетке. — Я использую твои прелести традиционным способом. A tergo.

— Ладно, — сказала девушка и приняла позу, позволяющую надвахмистру удовлетворить его потребность. Как и несколько любимых девушек Мока, она прекрасно знала эротическое значение латинских терминов a fronte, a tergo, per os ^[7]. Однако она была единственной, кто знал, почему полицейский их использует. «Никто об этом не спрашивал, — ответил он ей однажды. — Мне нравится твоя страсть познания. Я объясню тебе. Немецкие выражения либо вульгарны, либо анатомичны. Обратимся к языку древних римлян, которые прекрасно знали различные разновидности ars futuendi» ^[8].