Душа моя - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Шатохина cтр.№ 23

— Страшно, — покивала Алёна, глядя на меня во все глаза.

— Грабли, — объяснила я ей, — на грабли я больше — ни-ни, хватит! Не стану больше никого искать — ни на ночь, ни на жизнь. Но страшно не это, а то, что приди он, как человек, найди правильные слова, скажи все в глаза… вот так же честно, искренне и я уже не уверена… Но и тогда я потянулась бы не к нему, а тоже туда, в наше прошлое. Потому что ничего у меня больше и не было. Дура я? — вырвалось горько, — была и ею осталась.

— Пришел бы нормально, нормально сказал и это был бы уже не он, — качала головой подруга, — дурак — он, а не ты.

— Давай за это… и за его здоровье, — подняла я чашку с чаем. Мы чокнулись чашками.

— Приятного аппетита, — потянулась я за печенькой, — разреши и ты себе одну. И да здравствует моя свобода! Но будет она, только если он выживет.

Я уже не раз думала — кто посылает нам все эти испытания и зачем? Чтобы показать, где раки зимуют? Закалить или сломать, как проржавевшую железку? Или вообще неважно — пойдет как пойдет?

Умер мой брат — не пережил пьяные праздники. Он был на десять лет старше меня. Из-за этой разницы в возрасте, скорее всего, мы и не стали друг другу по-настоящему близки. В детстве он не обижал меня — просто не интересовался малявкой. Иногда мама заставляла его присмотреть за мной и тогда он сажал меня на шкаф. Самостоятельно слезть с него я не могла — высоко, поэтому и сидела там часами, пока он уходил играть с мальчишками. Будто и ничего страшного — еще неизвестно во что бы я могла вляпаться на улице, а так… ну посидела там, поорала, поплакала, уснула. Потом я пошла в школу, а он в армию. Дальше наши пути совсем разошлись. Я уехала учиться, а он женился сразу после армии и тоже уехал в другой город. В этом браке родились дочки, но у его жены вовремя хватило ума схватить их подмышку и бежать куда глаза глядят. Потом она вышла замуж второй раз, а Саня продолжал пить.

Теперь нужно было ехать в родной когда-то город, чтобы заняться похоронами. Мама только выла в трубку, да и так понятно было, что все будет на мне. Анжелу пришлось оставить у Алёны, а я поехала…

Мама выла все время — то громче, то тише. Между… как обычно, требовала денег — чтобы гроб подороже, оркестр, поминки на целую орду. Я не собиралась экономить на всем этом, но… почему-то раздражало. Отбыли как-то… Глядя на человека в гробу, я едва узнавала его и почти ничего не чувствовала. Мы давно уже стали чужими друг другу. Лечиться от алкоголизма он отказался, причем в грубой форме. Кроме того, недавно выяснилось, что родительская квартира им пропита, а мама жила с ним в однушке, доставшейся ему после развода. Ее усилиями квартира все еще была похожа на жилое помещение, но тоже уже не принадлежала ни брату, ни ей. Мне предъявили грамотно составленный документ, который я скрупулезно изучила и поняла, что овчинка не стоит выделки. Это жилище не стоило судов, нервов, потраченного времени и денег.

На второй день после похорон мы освободили жилплощадь, сложив в багажник скромные мамины пожитки. Я везла ее к себе — других вариантов просто не видела. Думалось — уживемся, теперь она посмотрит вокруг и сможет увидеть еще кого-то, кроме Саши.

Пролежав в выделенной ей комнате неделю и почти не выходя оттуда, она наконец встала и потребовала ехать на кладбище и опять организовать поминки для друзей брата и соседей — на девять дней. Я сделала это. Потом было сорок дней… Дальше речь зашла о памятнике. И все бы ничего, но я понимала — что-то идет не так, категорически не так. Это подтвердилось, когда, не умея работать с компьютером сама, мама привлекла к поискам вариантов памятника Анжелу. Увидев растерянное лицо дочки, прячущей от меня глаза, я постаралась разговорить ее и все выяснилось.

Был выбран и заказан вариант мраморной стелы с изображением брата в полный рост, и я надеялась, что теперь мама успокоится, потому что последний долг был отдан ему сторицей. Нет… Все было, как я и представляла себе, как ожидала — вечно скорбное лицо и недовольство. И даже слезы, если мы вдруг позволяли себе засмеяться или просто оживленно заговорить. Ладно — я, но все это стало распространяться на Анжелу. Она отрывала ее от приготовления уроков, придиралась, воспитывала, чего-то требовала… Все шло по сценарию, давно мной просчитанному.

Я была поздним ребенком и не слишком ею желанным — папиной дочкой. Мы рано его лишились. А Сашу мама любила очень сильно… он дарил ей цветы. Не знаю, насколько это было от сердца, но приносил их часто, она говорила мне об этом — хотя бы один прутик с клумбы сорвет с травой вместе, цветущую ветку сломает… Эта трава значила для мамы больше, чем все мои попытки сделать для нее что-то приятное или полезное — купить одежду или оплатить лечение. Любовь не купишь — даже родительскую, и со временем я перестала трепыхаться. Многое в маме стало раздражать, потому что… потому. Быть кошельком для родной матери и люто пьющего брата категорически не хотелось. Не так просто доставались мне эти деньги. И в последние годы я согласилась… приняла ситуацию и тоже внутренне отдалилась, стала почти равнодушна к маме и даже редко вспоминала о ней.

Вся эта нервотрепка длилась с января до конца марта. А потом до меня дошло… Посмотрела как-то на дочку и вдруг очень объемно осознала и обобщила происходящее с нами последнее время… Анжела перестала откровенничать со мной, не тянулась обниматься и даже не заговаривала сама — уходила в свою комнату и затихала там будто пряталась, как маленькая зверушка в норке. Приоритеты… их нужно обозначить вовремя даже для себя, особенно — для себя. И я сняла недалеко от нас небольшую меблированную однушку и перевезла туда маму с вещами. Она сама помогала мне собирать их и казалось, что даже с радостью. На месте попросила… именно попросила, а не потребовала, сменить телевизор и еще постельное белье — светлое на темное.

И я действительно подумала — теперь все сделано правильно, сейчас всем нам станет легче. В этот вечер, оставшись дома одни, первый раз после Нового года мы с Анжелой разожгли камин и сидели перед ним молча, будто совсем без сил. Потом она осторожно поинтересовалась:

— Мам… это очень плохо, что я не люблю бабушку?

— Нет… Поступки, Анжел, контролировать можно и нужно, а вот с чувствами все сложнее. Любовь точно не контролируется. Я, похоже, тоже не люблю ее и наверное, это плохо — для меня. А ей все равно.

— Ты что-то сделала неправильно? — не понимал ребенок, — плохо? Сильно расстроила ее, да? Когда была маленькой.

— Уже и не помню, — всерьез задумалась я, — будто бы нет. А там кто знает? Может — нечаянно, даже не заметив этого?

— Я тебя люблю, — успокоила она меня и приложила сверху: — И папу тоже.

Странно это… но тот разговор окончательно примирил меня с тем, что отец стал много значить для нее. Усталое равнодушие, которое я чувствовала по отношению к матери, точно не делало меня ни лучше, ни счастливее. Пускай… пускай любит, пока он кажется достойным ее любви.

Михаил еще в марте вышел из комы или его вывели… подробностей я не знала. И стремительно пошел на поправку. Угнетенные и даже искалеченные химией внутренние органы нуждались в лечении и восстановлении, и он проходил его там же — в Бурденко. Дальше следовала реабилитация в санатории.