Душа моя - читать онлайн книгу. Автор: Тамара Шатохина cтр.№ 22

— Да вон — крутит его за окном. Ждем, советуюсь вот… что бы я зря беспокоил в праздники?

— Бочка заряжена, оплачена… а куда вы хотели «вылить»?

— Проход в коровниках. Между стойлами дорожка.

— Он становится… на это нужно время.

— Коров на день наружу выгоним — на дворе плюс. А подход для доярок будет с другой стороны — по стеночке. Непонятно только с подложкой, или как там…? Там мелкий гравий — щебенка, но уже лежалая, затоптанная.

— Ну, что делать? Прочистите по возможности, взрыхлите… и равнять придется вручную. А счет за машину… — продолжили мы дальше более предметно.

Закончив разговор, я сразу же позвонила Олегу.

— Дела… — не понимал и он тоже, — здравотдел? Это может быть как-то связано…? Из Москвы к Михаилу приезжал кто-то серьезный — медицинское светило. Из Бурденко.

— Ты не говорил.

— По итогам его приезда пока еще нет ясности. Я вообще вначале решил — французы подсуетились. Если Михаила ценят, есть такая вероятность.

— Бурденко — вроде военное ведомство? — вспоминала я.

— Военное, а значит — мобильное. Главный военный клинический госпиталь. Ну да — французы туда вряд ли сунулись бы. А вот если… ты тоже подумала об этом?

— Наверное, случись качественное улучшение, тебе сообщили бы? — предположила я, нечаянно затаив дыхание. Странно, когда так бросает в крайности из-за бывшего и уже ненужного. Странная штука — женская душа.

— Не факт, — рассуждал он, — из комы он так и не вышел — это все, что я знаю. А если там светит диссертация? Это серьезно, Ира — новый способ борьбы с лейкемией.

— Ты считаешь — дело в ней? Не в его стойкости к укусам? А может такое быть? И что — отдадим его на запчасти? Пускай исследуют? — напряженно хмыкнула я.

— Заберут отсюда, нас и не спросят. Кто мы ему? Брата его известили, но, насколько я знаю, приехать он пока не смог. В любом случае — говорить будут с ним, мать слишком стара… скорее всего, ничего и не знает. Зато, поверь — если этим случаем так заинтересовались, то на его выздоровление будет работать все, что имеется у нашей медицины. Давай так — не выдумываем и не паникуем. Хотя и радоваться тоже еще рано. Я чаще буду им звонить, а после Рождества мы возвращаемся в город — подъеду сам. Узнаю что — сразу сообщу. А как вы с Анжиком? — сменил он тему, — вирус побороли? Мандарины все съели?

— Доедаем. Спасибо за подарки, Олег. И за беспокойство — тоже.

Девятого января Михаила увезли в Москву. На вопросы Олега ответили, что он до сих пор в коме, но показатели улучшились.

— Чего показатели, Олег?

— Я думаю — крови. Чего еще? Какие еще показатели в коме? Будем ждать, Ира, координаты для звонков мне дали.

Я боялась верить, боялась надеяться. И пугалась, прислушиваясь к себе — откуда эта дурная надежда? Зачем она? Что со мной? Облегчение это, подъем душевный, свобода какая-то… внутренняя, радостная?

— Та задралась ты уже переживать о нем! Или о том, что с Анжелой будет, когда его не станет. А теперь просветление — и я бы тоже радовалась. Выздоровеет — освободишься от него полностью, от чувства вины и страха за ребенка — что не понятно? — удивлялась Алёна, с которой мы наконец встретились и поговорили.

Николай был в командировке и она пригласила нас к себе с ночевкой — посидеть, поговорить, наконец… Серьезный разговор получился только ночью, когда все дети уснули. Как бывало и раньше — в холодное время года, мы устроились на кухне и тоже перед камином. Мягкие креслица, удобная домашняя одежда… Пили только чай. До этого, днем еще, были закрыты все другие — не болезненные для меня темы, а теперь речь зашла о той поездки в Длинное. Я уже способна была рассказывать об этом более-менее спокойно, а она внимательно слушала и какое-то время потом молчала, глядя на пламя. А дальше поделилась мыслями:

— Место там… ненормальное по сути своей, Ира. Причина…? Может, какой-то подземный разлом и оттуда фонит непонятное излучение, или все же — эхо войны? Но это просто какой-то букет — хрономиражи, время закольцованное, сны вещие, ведьмы со змеями… туманы очень вовремя, свет пропадает, когда нужно… Может, и еще что-то есть — просто мы не в курсе. И может, яд в ударных дозах и сам по себе… панацея — я не знаю. Но яд кобры — точно мощнейший антисептик, если только не внутрь… А у этих наших гадюк и яд, мне кажется, особый — все зависит от этого места, — передохнула Алёна и помолчала, подбирая нужные слова:

— Марию Львовну тоже кусала змея — черная гадюка, если ты помнишь, я как-то рассказывала. И знаешь… наверное правильно, что мы стараемся найти разумное, рациональное объяснение всей этой чертовщине. Но люди, которые там живут, они верят в мистическую природу всего этого, и я уже не знаю — кто из нас прав? Ведьмы, которым служат змеи или к которым на танках с войны приезжают… они там мужиков друг у дружки выкупают — всерьез. И что-то мне подсказывает, что лучше бы отступиться, раз выкуп взяла, а то — мало ли…? А баба Маня говорила, что после того укуса ее жизнь и пошла под откос — как нашептали. А вот к худу или к добру оно было? Была в этом странность — мужики стали по ней сохнуть — один за одним… Одного она даже полюбила, но сама же и отказалась от своего счастья. Но шанс ей был…

— Ты серьезно? — удивилась я, — только не говори, что и она тоже была ведьмой.

— Если и была, то доброй. А что ты удивляешься? Случаю с Иваном не удивилась, а что змеи непростые — не веришь? Ждали они своего часа, ждали… и станет теперь Михаил мало того, что здоровым, так еще и человеком порядочным. Чего доброго, еще и со способностями… разными. И вот так — разом, возьмет и осознает все свои ошибки, — хмыкнула она.

— Тоже посмеялась бы, да не совсем повод для шуток, пока он там… и так. Я что-то переосмыслила за последнее время… неплохо же жила без него, согласись? Так к худу был его уход или к добру? Только я сама виновата, что не пыталась устроить личную жизнь. Сейчас прислушиваюсь к себе и понимаю — то, что было раньше, давно отболело, а то, что он вот так нагрянул… И тут я уже судить не могу — не знаю, что оно такое — страх смерти? Тот мой ступор в яме не в счет, это было что-то другое, вроде защиты от сумасшествия. А мужчины, они вообще… мыслят немного иначе. Он осмыслил, осознал… полностью осознавал свое медленное, неотвратимое умирание. Рационально, разумно осознал и принял, как неизбежность. Жил с этим. И как это действует на сознание и личность, насколько преодолимо… переносимо вообще? Насколько в таком случае контролируются эмоции? Поступки?

— Ты о том, что совсем простила ему — все? И допускаешь примирение, серьезно? — перестала улыбаться Алёна.

— С ума ты сошла? — протянула я. Неужели мои слова можно было трактовать так?

— Ну, он же пишет — люблю? — настаивала она, внимательно глядя на меня.

— Пишет… там много чего написано. Письмо прощальное, искреннее, ну он и выдохнул в конце — на эмоциях. Спасибо ему за это письмо — я многое поняла. Хотя ты и сама знаешь — даже себя иногда сложно понять, но тут же чувствуется — прорывается в словах и между строк: он не меня любит, он жалеет и тоскует по тому времени, когда все у нас было замечательно, а он был здоров. И хорошо, что сейчас мы с ним мало говорили, а то он понял бы, что сильно ошибается — я не изменилась. Приспособилась — да. А внутри все та же — с радостью таскала бы тапки в зубах. Но уже не ему. А еще — виться вокруг, бежать, встречать, в рот заглядывать… не так это и плохо, если ценят, согласись? Если это желание — даже умереть вместо того, кого любишь, оно взаимно. Готова была на многое, но… — широко улыбнулась я, — в этой шкурке удобнее. А еще мне страшно.