Культовое кино - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Трофименков cтр.№ 14

Именно он разгадал великую загадку сна: тот, кто видит сон, – не я, не ты, не он, не она, а мы все, вместе взятые. Атеисты и католики, фашисты и коммунисты, мужчины и женщины, садисты и мазохисты. Мы все смотрим один сон на всех. Сон, у которого столько же имен, сколько фильмов снял Бунюэль.

Бунюэль не читал «Иконостас» Павла Флоренского. Однако бывают причудливые рифмы. Испанский республиканец, с удовольствием разыгравший («Млечный Путь», 1968) расстрел боевиками Дуррути самого папы римского, и русский священник, грезивший идеальным православием и расстрелянный в России, думали об одном и том же. Они встретились в запредельной области всеобъемлющего текста, который пишут не люди, а абсолютный, безликий и вместе с тем очень человечный и ироничный Автор.

Интересно, расстрелял бы Бунюэль Флоренского, пересекись их исторические траектории? Случись их встреча в Барселоне 1936 года, пожалуй, что и расстрелял бы.

Еще интереснее представить себе диалог на том свете между Флоренским и Бунюэлем. Им нашлось бы, о чем поговорить. Просто парочка богословов из новеллы Борхеса, при жизни беспощадно споривших о тонкостях христианства, пока один не разрешил спор, отправив оппонента на костер: на том свете Господь Бог их просто перепутал, поскольку земные мелочи – ничто по сравнению с общим порывом к истине. Именно Флоренский предположил – по сути, безусловная чушь, но с эстетической точки зрения очень даже ничего, – что сны мы видим задом наперед. Некое физическое раздражение вырывает нас из сна, вернее, из глухой, безо́бразной бездны, и за те неуловимые, немыслимые даже не доли, а какие-то миллиардные микродоли секунды возвращения к «реальности» нам чудится связная история, смысл которой только в том, чтобы оправдать пробуждение. Например, человеку снится, что он участвует в Великой французской революции, неистовствует в Конвенте, штурмует Тюильри, попадает на гильотину при Робеспьере и просыпается в ужасе, когда лезвие прикасается к его шее. И тут-то он понимает, что проснулся потому, что неудачно повернулся во сне, прикоснулся шеей к холодной спинке кровати, которая и обернулась той самой гильотиной. Замечательно, что эти рассуждения кажутся не то что чужеродными, а совершенно бредовыми в ткани «Иконостаса», рассуждения о соответствии той или иной живописной (или графической) технологии тому или иному типу религиозного мироощущения. Что-то торкнуло отца Павла, и он, словно не в силах сопротивляться подслушанной во сне бретоновской проповеди автоматического письма, запнулся и после неуловимой паузы продолжил: «А теперь, дети мои, мы поговорим о природе сна».

Совсем как тот солдат из «Скромного обаяния буржуазии», что отрапортовав по форме и доставив донесение, невозмутимо оповещает: «А теперь я расскажу вам свой сон». И господа офицеры послушно усаживаются вокруг стола, чтобы послушать солдатский бред.

Вот и Северин Серизи снится сон. Она мечтает о том, что любезный и холодный муж прикажет брутальным слугам вытащить ее из ландо, привязать к дереву, разорвать на ней одежду и исполосовать узкую обнаженную спину бичами, прежде чем изнасиловать. Заметим в скобках, что ничего великолепнее этой садомазохистской сцены в антологии образов сексуальной революции 1960-х нет и быть не может. Старик Бунюэль почти по-крестьянски проще, бесстыднее, изощреннее всех юных революционеров с их жалким, утомительным, ребяческим развратом. Луи Маль попытался передрать порку Северин в новелле «Уильям Уилсон» из киноальманаха «Три шага в бреду» (1968): Ален Делон истязает светскую куклу, проигравшую саму себя в карты. Ну, истязает, и что дальше?

Но кому снится этот сон? Что за вопрос? Конечно, ледяной сучке Северин, которая только и мечтает корчиться и орать под плеткой, ощущать удары корявого мужланского члена в своей изысканной заднице, валяться в грязи, покрываться липким потом, запах которого перебьет аромат любых духов. «Буржуа подобны свиньям», – пел Жак Брель, другой великий анархист и похабник.

Лучшая, между прочим, роль Катрин Денев. Змий Бунюэль прекрасно понимал, что «к лицу» не только девушке из хорошей семьи, но и этой ледяной, фригидной, бессмысленной и царственной – именно в своей полной бессмысленности – «королеве» французского кино. Какие, к этакой матери, тебе шербурские зонтики! Какая чистая провинциальная любовь! «Пуркуа лабсансе э си лонге, пуркуа же не сюи па морте»? Пой, ласточка, пой, а в рот возьмешь? Идеальное амплуа Денев – сексуальная психопатка, будь то в «Мадмуазель» Тони Ричардсона, «Отвращении» Романа Поланского или «Дневной красавице». Лучшие люди 1960-х прекрасно понимали, что именно надо делать с этакой куклой, раз уж она обнаружилась в кинопространстве. Но лучше всех лучших людей это понимал опять-таки старик Бунюэль. Нет никаких сомнений в том, что порка, открывающая «Дневную красавицу», – сладкий сон не только Северин, но и самого режиссера.

Интересно, а найдется ли вменяемый человек, которому бы не хотелось выпороть юную Катрин Денев? То-то. Но выпорол ее один лишь Бунюэль. Вы, нынешние, ну-тка?

Но это же и есть коллективный сон сюрреалистов. Пожалуй, они первыми поняли мистический смысл дешевой порнографии, подняли на щит рассыпающиеся после первой же читки анонимные книжонки, непристойные эстампы, срамные куплеты, нелегальные лесбийские фильмы, одним словом, все то гетто, подполье, катакомбы, в которые буржуазный XIX век загнал сексуальные импульсы. Другое дело, заметим в скобках, что лучше бы не вытаскивали, не легализовали, не реабилитировали. Отвратительнее общественного ханжества, игнорирующего «порнографию», может быть только общественная толерантность, «порнографию» не только признающая, но и превращающая в доходный продукт.

«История 0» – великая книга, которую читать всерьез в наши дни, увы, невозможно.

Бунюэль прожил достаточно долго, чтобы засвидетельствовать превращение порнографии из революционного, террористического жанра в фастфудовскую жвачку. И теперь он иронично каталогизирует извращения, которые сюрреалисты – с искренним идиотизмом неофитов – вытащили на свет божий. Садомазо? Да сколько угодно. Педофилия? В борделе, где коротает послеполуденный отдых Северин, мельтешит школьница, на которую время от времени бросают заинтересованный взгляд клиенты. Некрофилия? Некий герцог вывозит Северин в свой замок, дабы она изобразила спящую красавицу, возлежащую в гробу, пока клиент проливает смешанные со спермой слезы над ее «бездыханным» телом. Фетишизм? Как пародийно-невинно Бунюэль задерживает камеру на туфельках Северин, валяющихся на полу борделя, в сцене первого свидания дневной красавицы с бандитом Марселем.

Самое замечательное «извращение», с которым сталкивается Северин, – таинственная коробочка: после того как клиент-японец демонстрирует ее содержимое барышням, они бросаются врассыпную. Все, кроме Северин. Экранная ситуация идеально описана в пресловутом анекдоте: «Да, ужас. Но ведь не ужас-ужас-ужас». Однажды я спросил у Жан-Клода Карьера, сценариста «Дневной красавицы», что же лежало в коробочке, хотя прекрасно понимал всю бессмысленность вопроса. «Ну, как же, – изумился моей наивности Жан-Клод. – Конечно же, фотография месье Карьера».

Возможны и приземленные интерпретации. Моя жена, например, предположила, что в шкатулочке лежали «шарики гейши», которые вполне могли шокировать шлюшек из борделя «с именем».