Что Мак рассказал Фернанде о Бекки, оставалось тайной, но, по крайней мере, она могла приходить и уходить, когда вздумается, и от нее ничего не требовали — разве только как можно чаще присоединяться к вечеринке в гостиной, в качестве источника остроумных замечаний и благодарной слушательницы светских сплетен. У Фернанды всегда было много гостей. Первый раз, увидев ее в широком восточном одеянии до пола и шелковом тюрбане, Бекки подумала, что ей чуть за сорок. Но когда Фернанда поздним утром с сигаретой во рту варила себе кофе… нет, никак не меньше полтинника.
В первый день Бекки поехала в центр города в пятницу утром, около девяти часов (это потом она обнаружила, что галереи открываются не раньше одиннадцати). Подумала — несмотря на любезность хозяйки, предпочла бы отель. Насколько лучше восхитительная анонимность, возможность побыть одной и не следить поминутно за выражением лица, за позой, за всем, что говоришь и делаешь — для кого-то. Как хорошо сбежать от всех на несколько часов.
Но Мак настоял, потому что Фернанда — полезное знакомство. Бекки размышляла: ему, должно быть, тоже выгодно ее пребывание там. И она согласилась, как соглашалась почти со всем, что говорил ей Мак. Хотя он не одобрял ее поездку в Нью-Йорк. Цены завышены, слишком много шума и суеты. Зачем ехать, если можно все устроить прямо из квартиры на берегу озера Мичиган? Риба, милая, ты разве не слышала об аппарате факсимильной связи?
Мак все чаще критиковал ее покупки, даже стал позволять себе колкости. И вообще, его установка «Это я тебя сделал, дорогая» — уже в прошлом, какое бы почтение она к Маку ни испытывала. Бекки развернулась и быстро пошла назад по тому же кварталу. Интересно, как все устроено в метро; будь она проклята, если станет, как провинциалка, просить о помощи.
И вообще, нужно просто идти в выбранном направлении, быстро и уверенно. Ничего, если она пропустит нужный поворот или дважды пройдет одной и той же дорогой.
На карте (карта лежала в сумочке, однако она не собиралась доставать и разворачивать ее прямо на улице), Бекки с помощью линейки и цветных карандашей нанесла сетку на квадрат, ограниченный 14-й авеню, Каналом, Гринвичем и авеню Ди. Здесь находилось не менее девяноста галерей, которые стоит посетить, так что график получался плотный — тридцать в день. А учитывая часы работы — четыреста двадцать минут, то есть четырнадцать минут на одну галерею. Это если не считать перерывов даже на туалет.
Вот только сегодня утром в самой первой галерее Бекки провела почти три часа. Она ничего не могла с собой поделать, не желала смотреть на часы, даже когда ее бросало в жар, а внутренний голос кричал, что это самая грубая ошибка всех новичков: влюбляться в первое, что увидят. Потому что Бекки именно что влюбилась. Сразу в шесть полотен — холст, масло, пастельные тона; абстрактное изображение, напоминающее кирпичную стену. Сработали все физические индикаторы: дыхание участилось, закололо в подмышках, и невозможно было сдвинуться с места, уйти от этих картин. Ей просто хотелось смотреть на них. Смотреть, смотреть, смотреть…
Присев побеседовать с владельцем галереи, Бекки постаралась использовать все приобретенные навыки коллекционера и узнать побольше о произведениях и художнике. Все, что ей рассказали, только усилило впечатление. Галерист пояснил, что автор полотен — Петер Уэнд, художник-абстракционист, классическое образование, возраст пятьдесят лет, из Цюриха, его работы относят к абстрактному экспрессионизму. Провел одну персональную выставку в Хокни (Бекки это не интересовало), женат на Патриции Надаль (опять же неактуально). Он обязательно добьется известности. Эту серию он представил только на прошлой неделе, а телепрограмма «Голос» уже планирует сделать большую передачу о нем, и журнал «Art forum» выделил место для рекламы на четверть колонки.
Бекки сделала большой глоток минералки. Она могла купить все шесть работ менее чем за девяносто тысяч. Отправить их домой, продать четыре — ее мысленная картотека уже сортировала потенциальных покупателей — и наблюдать, как восходит звезда Уэнда. Это находка. То, на чем она сделает себе имя.
— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? — У Бекки пересохло во рту. Владелец любезно усадил ее за свой стол и отошел.
С трех попыток она набрала нужный номер. В голове у нее перекатывались пастельные кирпичи, параллельно она все просчитывала; ей нестерпимо хотелось приобрести эти работы.
Мак сначала обрадовался ее звонку. Замечательно, что ей так понравились картины. Сказал, что знает Петера Уэнда, и терпеливо слушал, как Бекки излагала свои мысли и планы. Дождался, пока она закончила, а затем осторожно, очень осторожно разобрал все аспекты ее идеи. Бекки пришлось ухватиться за стол, потому что такого она не ожидала: Мак не понимает ценности Уэнда и его работ! Вот что он сказал: рынок позднего абстрактного экспрессионизма перенасыщен и ограничен, линия и цвет — подражание Твомбли, и еще десяток причин, по которым покупка такого масштаба была бы ошибкой. Преждевременной и очень плохой инвестицией.
В одно мгновение Бекки поняла: ее порыв — всего лишь идиотский энтузиазм, наивность и неопытность. Какой путь ей еще нужно пройти, прежде чем самой начинать игру, чтобы догнать кого-то вроде Мака, который десятки лет занимается такими сделками, знает, что и как. Что она о себе вообразила? Господи, как стыдно… Бекки бормотала в трубку слова благодарности. Мак отмахнулся. Ерунда. Я, может быть, даже прощу тебе, что поехала в Нью-Йорк без меня.
На следующий день Бекки отправилась в торговый центр на 25-й улице на восточной стороне. Там проходил аукцион. Заняла место в помещении библиотеки на втором этаже.
Все утро она провела в центре города, пытаясь искупить вчерашнюю глупость и обойти как можно больше галерей, а потом поехала на такси в Сохо.
Сидя в зале, старалась прийти в себя и успокоиться; ряды складных стульев медленно заполнялись, а за столом светлого дерева вот-вот должен был появиться аукционист. Бекки не знала, что делать с этой штукой — белой каплевидной табличкой с синим логотипом, которую ей вручили после регистрации. Держать на коленях? Повесить рядом? Положить на сиденье? Бекки заметила, что одна женщина небрежно обмахивается ею как веером.
Но как только аукцион начался, Бекки обо всем забыла. Помощники выставляли каждую из заявленных к продаже работ (девятнадцатый век) и тщательно настраивали освещение, затем солидный усатый аукционист быстро сообщал сведения о художнике, стиле, материалах, происхождении и коротко описывал картину. Уистлер, Беллоуз, Льюис, Леже. Бекки, вытянув шею, всматривалась, безуспешно пытаясь разглядеть за занавеской следующую работу. Наконец (наконец-то!) на всеобщее обозрение выставили небольшое полотно. Рисунок оказался таким же безупречным, как и в каталоге, где она приметила его около месяца назад. И снова поразил ее: легкие изгибы линий, острые штрихи, идеальный баланс пространства. Набросок угольным карандашом.
— Мэри Кэссетт, ранний этюд, набросок, тема матери и ребенка. Начальная цена десять тысяч долларов.
Бекки тут же подняла руку. Без таблички — от волнения она уронила ее на пол. Попыталась поднять, продолжая тянуть кверху руку. Мужчина рядом наклонился и помог ей, но некогда было его благодарить. Ставки росли — одиннадцать, пятнадцать тысяч. Бекки продолжала повышать; то же самое делали еще двое участников. И почему аукционист все время поглядывает в сторону? Кто… А, понятно. Взволнованный молодой человек принимает ставки по телефону — на столе стоят несколько телефонных аппаратов.