— Смотри! Смотри, я сказал!
С вышки столкнули второго парня. Он вопил еще громче. Когда его тело повисло над центром пруда, он стал отчаянно дрыгать ногами и кричать нечто вроде: «Мария! Мария!» Парня начали опускать в воду, и я закрыл глаза. От звука рвущейся плоти и треска костей мне стало худо, и я все-таки упал в обморок, но мне это не помогло. Отвесив мне несколько сильнейших затрещин, меня привели в себя и поставили на ноги, пристегнули к тросу и спихнули с вышки. Я снова услышал смех. Оказавшись над серединой пруда, я, хотя не собирался этого делать, все же посмотрел вниз — не смог удержаться. Я увидел кровь, части костей, фрагменты тел — и заглатывающих все это остервенелых крокодилов, которые явно были еще голодны. Почувствовав, что меня опускают к воде, я подумал о матери и сестре и о том, что они никогда не узнают, что со мной случилось. И хорошо, что не узнают. Я не кричал и не плакал, но не брыкаться не мог. Когда первый крокодил сделал бросок, пытаясь схватить меня за ногу, я услышал, как кто-то громко произнес что-то по-испански. Меня начали поднимать кверху.
Сняв меня с вышки, мне снова завязали глаза. Я был слишком слаб, чтобы идти, поэтому мои мучители раздобыли где-то мототележку для гольфа. Меня швырнули в ту же бетонную камеру, где держали раньше. Свернувшись на полу калачиком, я пробыл там около часа, рыдая и обливаясь по́том. Затем снова появились охранники. Один из них заломил мне руку за спину и держал, прижав к полу, а другой сделал укол, введя какой-то препарат или наркотик. Я пришел в себя в Белизе, в кузове полицейского пикапа, в кабине которого сидели двое местных копов. Мы остановились около здания тюрьмы, и я проследовал за ними внутрь. Один из полицейских протянул мне чашку кофе, другой объяснил, что двое моих друзей очень беспокоятся за меня. Им сказали, что я в тюрьме за нарушение общественного порядка в состоянии алкогольного опьянения. Копы ясно дали мне понять, что будет лучше, если я стану придерживаться именно этой версии того, что со мной случилось.
Когда у меня прояснилось в голове и я снова оказался в отеле для рыбаков, где мы с друзьями остановились, я переговорил со своими приятелями, стараясь, чтобы мой рассказ звучал достоверно. Я наплел им, что находился в тюрьме, ничего страшного со мной не случилось, просто еще одно приключение… В руках похитителей я пробыл около сорока часов. Я был уверен, что они использовали катер, вертолет и самолет, но мою память словно выключили. Вероятно, так на меня подействовал тот препарат — или наркотик. Я с трудом дождался отъезда из Белиза и возвращения домой. Больше никогда в жизни я не рискну оказаться в юрисдикции страны «третьего мира». И ловлей альбулы я не занимаюсь.
Таунсенд отхлебывает еще глоток из бутылки. Я слишком поражен, чтобы прокомментировать его рассказ, но все же с трудом выдавливаю:
— Это просто бред какой-то.
— Меня до сих пор преследуют кошмары. Приходится как-то объяснять жене, почему я просыпаюсь с криком. Вся эта история крепко сидит в моем сознании.
Я не нахожу ничего лучше, чем молча покачать головой.
— В Сибрук я вернулся в ужасном состоянии. Не мог ни есть, ни спать, не мог находиться в офисе. Пытаясь хоть немного подремать, я запирался у себя в спальне, всегда с заряженным револьвером. Из-за проблем со сном я был совершенно измотан. У меня постоянно стояли перед глазами те два парня. Я видел, как судорожно бьются в пруду в предвкушении поживы голодные крокодилы, слышал отчаянные крики парней, хруст костей и звучавший неподалеку смех. Я думал о самоубийстве, Пост, всерьез думал.
Допив бутылку, Тайлер Таунсенд отходит к холодильнику, а затем садится на прежнее место и продолжает:
— Мне все-таки удалось убедить себя, что это был сон, вызванный сильным опьянением и некачественным алкоголем. Миновал месяц, и я понемногу стал успокаиваться. Потом вот это пришло по почте.
Тайлер Таунсенд берет со стола папку, которую я до этого не замечал. Открыв ее, он говорит:
— Пост, я никогда этого никому не показывал.
Таунсенд вручает мне цветное фото размером восемь на двенадцать дюймов. На нем Тайлер в одних трусах, подвешенный на тросе над водой. Внизу, всего в нескольких дюймах от его ног, хорошо видна широко раскрытая, со страшными зубами пасть крупного крокодила. Лицо Тайлера искажено ужасом. Кадр снят с небольшого расстояния, так что на заднем фоне нет ничего такого, что могло бы помочь определить время или место, где был сделан снимок.
Я долго рассматриваю фотографию, потом перевожу взгляд на Тайлера. Вытерев пальцем слезинку, сползающую по щеке, он тихо произносит:
— Послушайте, мне надо сделать звонок. Это связано с бизнесом. Возьмите себе еще пива. Я вернусь через пятнадцать минут. То, что я рассказал, еще не все…
Глава 23
Я кладу фотографию назад в папку и оставляю на столе, надеясь, что больше никогда ее не увижу. Потом подхожу к краю террасы и обвожу взглядом океанский простор. Сейчас у меня в голове роятся столько мыслей, что невозможно выделить какую-то одну из них. Но преобладает над всем этим страх. Тот самый страх, заставивший Тайлера уйти из профессии. Страх, который держит под замком все его секреты и от которого даже сейчас, через двадцать лет после похищения Таунсенда, я ощущаю слабость в коленях.
Задумавшись, я не замечаю, как Тайлер возвращается на террасу. Он подходит ко мне, держа в руке картонный стаканчик с кофе, и озадачивает меня вопросом:
— О чем вы сейчас размышляете, Пост?
— Почему они просто не убили вас? Никто бы никогда ничего не узнал.
— Вопрос очевидный, и у меня было двадцать лет для того, чтобы подумать над ним. Думаю, я был им нужен живым. Они добились своего. Куинси Миллер отправился в тюрьму навсегда. Возможно, их беспокоили перспективы апелляции по делу, и, поскольку я над ней работал, они решили заставить меня дать задний ход. И я это сделал. В тексте апелляции я поднял все очевидные юридические вопросы, которые следовало поднять, но мой тон стал совсем иным. Я сломался, Пост. И я послал текст апелляции почтой. Вы его читали, верно?
— Конечно. Я читал все, что имеет отношение к делу. По-моему, вы изложили вполне убедительно.
— С юридической точки зрения, все было в порядке. Однако я действовал уже без души, сугубо формально. Впрочем, это в любом смысле не имело бы никакого значения. Что и как бы я ни написал, Верховный суд штата Флорида не начал бы пересматривать решение окружной инстанции. Куинси Миллер, правда, об этом понятия не имел. Думал, что я продолжаю сражаться против несправедливости, жертвой которой он стал, но я уже сдался.
— Верховный суд штата утвердил решение окружного суда единогласно.
— Неудивительно. Потом я внес чисто формальную апелляцию по делу на рассмотрение Верховного суда США. Она тоже была отклонена, как и всегда в таких случаях. И я сказал Куинси, что все кончено.
— Поэтому вы не подавали ходатайства об условно-досрочном освобождении?