Сияние - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 61

Джек поморгал.

– Верно.

Шел сильный снег. Главную улицу Сайдвиндера уже порядком занесло, разделительная полоса исчезла. Дэнни задрал голову к белому небу, разинув рот и высунув язык, чтобы поймать медленно падающие вниз белые жирные хлопья.

– Думаешь, началось? – спросила Венди.

Джек пожал плечами.

– Не знаю. Я надеялся на пару недель отсрочки. Может, так все-таки и выйдет.

(ИЗВИНИ, ЭЛ. ОТСРОЧЬТЕ, ВАША МИЛОСТЬ. СЖАЛЬТЕСЬ. ЕЩЕ ОДИН ШАНС. ЧЕСТНО, МНЕ ОЧЕНЬ ЖАЛЬ…) Отсрочка, вот что.

Сколько раз, за сколько лет он – взрослый мужчина – просил сделать милость, дать еще один шанс? Джеку вдруг стало так тошно от себя самого, так гадко, что впору было громко застонать.

– Как голова? Не прошла? – спросила Венди, внимательно приглядываясь к Джеку.

Джек обнял ее одной рукой и крепко сжал.

– Лучше. Пошли, ребята, давайте доберемся домой, пока еще можно.

Они прошли обратно к тому месту, где у тротуара стоял грузовичок из отеля: Джек – в центре, левой рукой обнимая за плечи Венди, а правой – держа за руку Дэнни. К добру или к худу, но он впервые сказал «домой».

Когда Джек сел за руль грузовичка, ему пришло в голову, что, хоть «Оверлук» и очаровывал, но не слишком-то нравился ему. Уверенности, что жизнь в отеле на пользу жене и сыну – или ему самому – не было. Может быть, поэтому он и позвонил Уллману.

Чтоб его выгнали, пока еще не поздно.

Он задним ходом вывел грузовичок со стоянки и поехал прочь из городка, в горы.

Было десять. Комнаты заполнил притворный сон.

Джек лежал на своей половине лицом к стене, с открытыми глазами, слушая медленное, размеренное дыхание Венди. Вкус растворившегося аспирина еще держался на языке, отчего тот казался шершавым и слегка онемевшим. Эл Шокли позвонил в четверть шестого – в четверть восьмого по-восточному. Венди с Дэнни сидели внизу перед камином в вестибюле и читали.

– Лично, – сказал оператор. – Мистера Джека Торранса.

– Я у телефона. – Он перехватил трубку правой рукой, левой откопал в кармане носовой платок и обтер им саднящие губы. Потом закурил сигарету. В следующий момент в ухе раздался громкий голос Эла:

– Джекки, малыш, ради всего святого, что ты задумал?

– Привет, Эл. – Он затушил сигарету и схватил экседрин.

– Что происходит, Джек? Сегодня днем мне позвонил Стюарт Уллман, это был такой странный звонок… Когда Стью Уллман звонит по межгороду за свой счет, понятно, что дела хреновые.

– Эл, Уллману тревожиться нечего и тебе тоже.

– О чем именно нам нечего тревожиться? Послушать Стью, так тут какой-то гибрид шантажа и художественного очерка про «Оверлук» в «Нэшнл Энквайарер». Ну, говори, мальчик.

– Я хотел немножко подразнить его, – сказал Джек. – Когда я приходил к нему устраиваться на работу, ему приспичило перетряхнуть все мое грязное белье. «Проблема пьянства». «Последнее место работы вы потеряли, потому что изувечили ученика». «Сомневаюсь, годитесь ли вы вообще для такой работы». И так далее. А завелся я, поскольку Уллман потащил на свет божий всю мою биографию из-за того, что так обожает проклятый отель. Красавец «Оверлук». Ну, в подвале я нашел альбом с вырезками. Кто-то собрал вместе все наименее приятное о храме Уллмана… и мне показалось, что в нем не один час шла небольшая черная месса.

– Надеюсь, Джек, это метафора. – Тон Эла пугал своей холодностью.

– Да. Но я и правда выяснил…

– История отеля мне известна.

Джек почесал в затылке.

– Вот я и позвонил, подразнил его этим. Признаю, мысль была не слишком блестящей, больше не буду. Конец рассказа.

– Стью сказал, ты и сам собрался проветрить кое-что из «грязного белья».

– Стью – мудак! – рявкнул Джек в трубку. – Да, я сказал ему, что у меня появилась идея написать про «Оверлук». По-моему, этот отель – символ американского характера периода после второй мировой. Ну… понятно, это звучит очень напыщенно, я плохо выразился… но так оно и есть, Эл! Господи, может получиться грандиозная книга! Но – в далеком будущем, могу обещать. Сейчас на моей тарелке больше, чем мне по силам съесть, и…

– Джек, так дело не пойдет.

Он обнаружил, что таращит глаза на черную телефонную трубку, не в состоянии поверить в то, что, несомненно, услышал.

– Что? Эл, ты сказал?..

– Я сказал то, что сказал. Насколько далеко твое далекое будущее, Джек? Для тебя это может означать два года, возможно лет пять. Для меня – тридцать или сорок, я ведь рассчитываю еще долго иметь касательство к «Оверлуку». Как подумаю, что ты насобираешь всяких пакостей, да пропихнешь, как шедевр американской литературы… блевать охота.

Джек потерял дар речи.

– Я пытался помочь тебе, малыш Джекки. Мы вместе прошли войну и я думал, что обязан немного помогать тебе. Помнишь войну?

– Помню, – пробормотал Джек, но угли обиды и возмущения уже тлели под сердцем. Сперва Уллман, потом Венди, теперь Эл. Что ж это такое? Он поплотнее сжал губы, потянулся к сигаретам и уронил их на пол. Неужто ему когда-то нравился этот хрен дешевый, который говорит с ним из своего отделанного красным деревом кабинетика в Вермонте? Неужто нравился?

– Перед тем, как ты избил того парнишку Хэтфилда, – продолжил Эл, – я уговорил Совет не выгонять тебя и даже исхитрился заставить их обдумать твое пребывание в должности. Ты сам все испортил. Я пристроил тебя в этот отель – прекрасное тихое место – чтобы ты пришел в себя, закончил пьесу и переждал, пока мы с Гэрри Эффинджером сумеем убедить остальных ребят, что они здорово ошиблись. Теперь, похоже, целясь на добычу покрупнее, ты собрался откусить мне руку. Так-то ты благодаришь друзей, Джек?

– Нет, – прошептал тот.

Сказать больше он не посмел. В голове стучали жаркие, едкие слова, они просились наружу. Джек в отчаянии попытался подумать про Дэнни и Венди, которые зависят от него, про Дэнни и Венди, которые мирно сидят внизу у огня и трудятся над букварем для второго класса, полагая, что все о'кей. Если он потеряет работу, что тогда? Ехать в Калифорнию на их изношенном фольксвагене с плохо работающим бензонасосом, как семейка каких-нибудь стукнутых пыльным мешком оклахомцев? Он сказал себе: скорее я на коленях буду упрашивать Эла, чем допущу такое; но слова все равно упрямо пытались выплеснуться, и державшая раскаленные провода его ярости рука стала липкой.