Ибо так оно и было. Несмотря на свои почтенные пятьдесят лет, мистер Фрейзер не мог безнаказанно обучать Анжелу. Он заплатил за это наказанием, которое и должно было настигнуть каждого человека, имеющего живое и горячее сердце и вступившего в длительные и близкие отношения с такой женщиной, как Анжела. Ее красота взывала к его чувству прекрасного, ее доброта — к его сердцу, а ее ученость — к его интеллекту. Что же удивительного в том, что он незаметно научился любить ее; удивительным было бы, если бы этого не случилось.
Впрочем, читателю нечего бояться; мы не будет утруждать его подробным рассказом о несчастном чувстве мистера Фрейзера, ибо оно никогда не выплывало наружу и не навязывалось миру или даже его объекту. Это была одна из тех искренних, тайных и самоотверженных страстей, которых, если бы мы только о них знали, вокруг нас существует великое множество; страстей, которые, по-видимому, ни к чему не стремятся и совершенно не имеют цели, если только не делают свою жертву немного менее счастливой или немного более несчастной, в зависимости от обстоятельств, чем он или она были бы в противном случае. Именно для того, чтобы побороть эту страсть, которую он в глубине души называл бесчестной, мистер Фрейзер и уехал за границу, подальше от Анжелы; там он боролся с ней, молился против нее и наконец, как ему казалось, подавил ее. Но теперь, при первом же взгляде на девушку, он почувствовал, что страсть эта снова поднялась во всей своей прежней силе и пронеслась сквозь всё его существо, как буря, и тогда он понял, что истинная любовь — из тех явлений, которые не знают смерти. Возможно, вопрос в том, действительно ли он хотел ее потерять? Это было безнадежное чувство, но зато оно принадлежало только ему. Во всякой истинной любви есть нечто настолько божественное, что в глубине сердца большинства из нас таится убеждение, что лучше любить, как бы сильно мы ни страдали, чем не любить вообще. Может быть, в конце концов, те, кого действительно следует жалеть, — это люди, которые не способны на такое ощущение.
Однако что испытывал мистер Фрейзер, слушая в этот осенний день рассказ Анжелы о любви другого человека и о том, как глубоко и пылко она сама ответила на эту любовь, никто, кроме него самого, не знал. И все же он выслушал ее и не поколебался в своей преданности, утешая девушку, давая ей лучшие советы, какие только были в его силах, как благородный христианин и джентльмен, кем он и был; он убеждал ее, что нет нужды беспокоиться и есть все основания надеяться, что все рано или поздно придет к счастливому и успешному исходу. Отречение мученика от самого себя еще живо в этом мире.
Наконец Анжела дошла до письма, полученного ею сегодня утром от Джорджа Каресфута, и мистер Фрейзер внимательно прочел его.
— Во всяком случае, — сказал он, — теперь он ведет себя как джентльмен. В целом, это хорошее письмо. Вы больше не будете беспокоиться о нем?
— Не буду, — ответила Анжела и тут же вспыхнула, вспомнив признание Джорджа возле живой изгороди, — но ему определенно пора было это сделать, потому что он не имел права, о, он совершенно не имел никакого права говорить со мной так, как говорил, и он… он достаточно стар, чтобы быть моим отцом!
Бледные щеки мистера Фрейзера слегка порозовели.
— Не будьте к нему строги из-за того, что он стар, Анжела, — а он, между прочим, совсем не стар, он почти на десять лет моложе меня, — потому что я боюсь, что стариков так же легко одурачить хорошеньким личиком, как и молодых.
С этого момента, не зная истинного характера Джорджа, мистер Фрейзер втайне проникся сочувствием к его страданиям — сочувствием, которое, несомненно, проистекало из чувства солидарности. Ему казалось, что он может понять человека, заходящего столь далеко, когда его цель — завоевание Анжелы; не то чтобы он сам был бы готов на подобное, но и он знал силу искушения — и чего стоит бороться с ним.
Уже почти стемнело, когда Анжела, собираясь уходить, тепло пожала ему руку и по-своему ласково поблагодарила за его доброту и советы. Потом, отказавшись от его предложения проводить ее и пообещав, что она придет к нему завтра, девушка отправилась домой.
Первым, что бросилось ей в глаза на столике в прихожей, была записка, адресованная ей самой, написанная почерком, который она видела на многих счетах за стирку, но никогда прежде не видела на конверте. Она открыла ее в смутной тревоге. Письмо гласило следующее:
«Мисс, ваш отец только што уволил меня, сказав, што он слишком устал от меня, и што я слишком неотесана, штобы находицца в вашем обществе, што является совершенной правдой. Но, Мисс, чуйствуя необходимость попрощацца с вами лично после того, как я воспитывала вас вот этими вот руками и все для вас делала все эти годы, я беру на себя смелость написать вам, Мисс, штобы попрощацца и благослови вас Бог, мой прекрасный ангел, и меня можно будет найти внизу, в старом доме в конце дороги, который мой бенный муж оставил мне, который, к щастью, просто пустой совсем стоит, и вы ведь будете время от времени навещать меня, Мисс?
Ваша покорная слуга Пиготт.
Ищо пишу тут, штобы сказать, што вещи ваши я сложила перед уходом, а за своими пришлю завтра, коли останусь жива. С вашего позволения, Мисс, вы найдете свою чистую ночную сорочку в левом шкафу, и мне очень жаль, што я не могу быть там, штобы разложить ее для вас. Я возьму на себя смелость посылать за вашим бельем в стирку, так как оно никому не может быть доверено».
Анжела прочла письмо до конца, а затем откинулась на спинку стула и разразилась бурными рыданиями. Однако, немного придя в себя, она встала и пошла в кабинет отца.
— Это правда? — спросила она, все еще всхлипывая.
— Что — правда? — равнодушно спросил Филип, делая вид, что не замечает ее огорчения.
— Что вы прогнали Пиготт?
— Да. Видишь ли, Анжела…
— Вы хотите сказать, что она действительно ушла?
— Конечно. Анжела, мне действительно нужно было это сделать…
— Простите, отец, но я не хочу слушать ваши доводы и оправдания! — Теперь глаза девушки были совершенно сухими. — Эта женщина ухаживала за моей умирающей матерью и заменила мать мне. Она, как вы хорошо знаете, мой единственный друг — и все же вы выбросили ее из дома, как стоптанный башмак. Конечно, у вас есть на то свои причины, и я надеюсь, что они вас удовлетворяют, но что до меня — каковы бы ни были эти причины, я говорю, что вы поступили трусливо и жестоко! — и, бросив на него возмущенный взгляд, она вышла из комнаты.
Филип задрожал при виде гнева дочери.
— Слава богу, она ушла, и с этим делом покончено. Я прямо-таки боюсь ее, и хуже всего то, что она говорит правду, — сказал он себе, когда дверь закрылась.
Через десять дней после этого случая Анжела случайно услышала от мистера Фрейзера, что сэр Джон и леди Беллами отправляются в короткую поездку за границу, чтобы поправить здоровье сэра Джона. Если она и задумалась об этом, то лишь для того, чтобы почувствовать себя еще счастливее. Анжела не любила леди Беллами и даже боялась ее. О Джордже она ничего не слышала и с ним не виделась. Он тоже уехал.