Гении сыска. Этюд в биографических тонах - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Клугер cтр.№ 24

Видок немедленно дал своё согласие. Испытал ли он облегчение от того, что вновь стал холостяком, неизвестно. С одной стороны, он никогда не чувствовал себя связанным семейными узами, с другой — время от времени вспоминал навязанную жену и даже навещал её, когда судьба заносила его в Аррас.

В этой же тюрьме он встретил одного из давних своих знакомцев и подельников по брюссельской «Бродячей армии» — «капитана» Лаббе. Несколько вечеров они провели в разговорах и воспоминаниях. Лаббе был приговорён к шести годам каторги и вскоре отправился в Тулон «на галеры». Впоследствии Видок узнал, что его приятель по дороге бежал, был схвачен и отправлен в Антверпен. Здесь «капитан» Лаббе и скончался в октябре 1814 года.

Видок отмечает, что пребывание его в тюрьме Дуэ изрядно затянулось.

Спустя пять месяцев он решил распрощаться с этими стенами обычным уже способом — очередным побегом. На свободе подельники приготовили ему полное обмундирование офицера лёгкой артиллерии. Сам же Видок старательно обхаживал своих сторожей: угощал их блюдами из ближайшего трактира, обильно снабжал вином. В конце концов, с ним стали обращаться почти по-товарищески, но поскольку неловко было пить за счёт Видока, а самого его не приглашать, Видок вскоре оказался завсегдатаем их пирушек и даже участником карточных игр. Так сложилось забавное трио: тюремщик Ветю, судебный пристав Гутерль и заключённый Видок. В оправдание Ветю и Гутерлю следует сказать, что они по какимто им одним ведомым причинам, считали Видока уже почти помилованным.

Видок же стремился в эту компанию по одной-единственной причине: комната, в которой отдыхали и развлекались два его «партнёра» была единственным помещением в тюрьме без решёток на окнах. И в один прекрасный день, когда Ветю и Гутерль изрядно размякли от возлияний, Видок неожиданно выпрыгнул в это окошко — прямо у них на глазах. Пока оторопевшие сторожа приходили в себя, пока они поднимали тревогу, Видок успел переплыть узкую, но глубокую речку Скарп, на отвесном берегу которой и была построена тюрьма.

Видок, говоря словами Пушкина, решил: «Но вреден север для меня…» Он надумал поселиться в Париже. При всей лестности «королевских» прозвищ Видок именно после побега из тюрьмы в Дуэ осознаёт, что трон «короля каторжников» его более не прельщает. Он вполне серьёзно решает покончить с преступным прошлым и стать добропорядочным гражданином Франции, солидным обывателем, не имеющим пятен на репутации. Отметим, кстати, деталь, на первый взгляд, не вписывающуюся в образ перекати-поля, беглого преступника, каторжника» отморозка»: несмотря на риск, Видок, прежде, чем отправиться в столицу, навестил Аррас и забрал с собою престарелую мать.

В Париже Видок встречает молодую женщину по имени Аннетта. Её муж, торговец, сбежал от кредиторов в Голландию, бросив Аннетту и не подавая о себе вестей. Вместе с Аннеттой Видок открывает небольшую лавочку. Аннетта, будучи посвящённой в тайны своего возлюбленного, даже купила у своего домовладельца, некоего Жакелена, его паспорт. Так что Видок стал господином Жакеленом, парижским жителем. Они действительно зажили мирной, размеренной жизнью. Но — ненадолго. Бывшие подельники, встретившие его случайно, в очередной раз выдали его властям — так же, как за три года до того в Лионе. Видок оказался в парижской тюрьме Лафорс. И вновь, как в тюрьме Роанн, он решает обратиться к полицейскому начальству. Видок пишет шефу Первого управления полиции господину Анри, а через него — и префекту полиции барону Паскьё.

Принципиальная разница между двумя обращениями в полицию — лионским и парижским — заключалась в том, что, если в первом случае Видок просто собирался, с помощью комиссара Дюбуа, расправиться с доносчиками, а заодно и освободиться из тюрьмы, то во втором он окончательно принял решение порвать с прошлым. И решение это не было неожиданным — оно формировалось постепенно, в течение нескольких лет.

При этом Видок решил не просто уйти от преступного мира. Он собирался начать активную борьбу с ним.

Прервём в этом месте рассказ о похождениях нашего героя. Представим себе этого человека — в камере тюрьмы Лафорс, принявшего решение весьма рискованное, кардинально меняющее всю его жизнь. Ведь с этого момента его жизненный путь стал зеркальным отражением первой половины жизни. Именно зеркальным, когда правая сторона становится левой, а левая — правой, чёрное и белое меняются местами.

В произведениях Оноре де Бальзака, которые составили «Человеческую комедию», встречается сквозной персонаж, которого он «списал» с Видока. Бальзак дружил с Видоком и даже, по слухам, приложил руку к «Запискам начальника Парижской тайной полиции». В повести «Отец Горио» Бальзак даёт весьма подробный портрет этого персонажа — Вотрена, в котором современники легко угадывали Эжена Франсуа Видока ^[50]:

«Г-н Вотрен принадлежал к тем людям, о ком в народе говорят: «Вот молодчина!» У него были широкие плечи, хорошо развитая грудь, выпуклые мускулы, мясистые, квадратные руки, ярко отмеченные на фалангах пальцев густыми пучками огненно-рыжей шерсти. На лице, изборождённом ранними морщинами, проступали черты жестокосердия, чему противоречило приветливое и обходительное обращение. Не лишённый приятности высокий бас вполне соответствовал грубоватой его весёлости» ^[51].

И вот, представим себе, такой человек сидит в камере в ожидании ответа от господина Анри, начальника II отделения парижской полиции. Перед ним — свеча, бутылка дешёвого вина, какими тюремщики за гроши снабжали заключённых. Он курит трубку и, возможно, вспоминает всю предыдущую жизнь — что же ещё?

Ведь к прошлому, скорее всего, возврата больше нет. Даже если Анри не поверит в его искренность, Видок уже не останется прежним Видоком. Всё тот же Оноре де Бальзак в романе «Блеск и нищета куртизанок» вкладывает в уста Вотрена-Видока следующие слова, предваряющие его отказ от криминального прошлого и переход на другую сторону:

«Предел моего честолюбия — быть частицей порядка и возмездия, вместо того, чтобы олицетворять собою безнравственность. Я впредь никого не буду вовлекать в великую армию порока. Когда на войне берут в плен вражеского главнокомандующего, его не расстреливают, не правда ли? Ему возвращают шпагу и предоставляют какой-либо город в качестве тюрьмы; так вот, я главнокомандующий каторги, и я сдаюсь…» ^[52]