— Ты думаешь? — насмешливо спросил стражник. — Ну, хорошо, подожди здесь.
Он вошел в ворота и ударил наконечником копья в бронзовый колокол, висящий за дверью караульной. Оттуда появился средних лет слуга, который, поговорив со стражником, побежал к главному зданию. Бануин терпеливо ждал. Чуть позже появились еще два рыцаря с мрачными лицами и пустыми, ничего не выражающими глазами.
Первый страж приблизился к Бануину.
— Они отведут тебя в комнату, где ты сможешь подать жалобу, — сказал он.
— Спасибо, сэр.
Вслед за двумя рыцарями Бануин прошел по усыпанной белым гравием дорожке через сад к задней двери, ведущей в узкий коридор. Шаги эхом разносились по зданию. Они поднялись по лестнице, повернули налево, потом направо, и скоро Бануин потерялся в лабиринте коридоров и комнат. Наконец они остановились перед двойной дверью. Рыцари распахнули ее, и Бануин увидел огромную комнату с высокими сводчатыми окнами. Стены без украшений, но пол выложен причудливой мозаикой в виде пересекающихся линий цвета белого золота на белом поле. В центре стоял полукруглый стол, за которым сидел монах. Голова выбрита, а бородка — кроваво-красного Цвета.
Когда рыцари ввели Бануина, монах поднял глаза, затем откинулся на спинку стула и стал лениво играть серой подвеской, свисающей с шеи.
— Ты пришел, чтобы защитить предателя, насколько я понял? — с присвистом спросил монах.
Бануин ничего не ответил, но внутренним зрением начал рассматривать рыцарей. Их мысли и чувства читались довольно легко — они явно наслаждались происходящим и ждали, когда его, кричащего и упирающегося, можно будет увести в камеру. Бануин потянулся к сознанию монаха и тут же отпрянул — все мысли того были о низости и предстоящих пытках. Бануин уже собирался заговорить, когда ощутил присутствие четвертого, невидимого человека. Бануин напряг все свои силы — номер четыре наблюдал за происходящим из-за бархатной шторы. Бануин чувствовал холодный, расчетливый ум и сильную, харизматическую личность. Скрытый наблюдатель испытывал боль и пытался с ней бороться.
— Ты что, язык проглотил? — прикрикнул монах за столом.
— Нет, сэр, но, признаюсь, я сильно смущен. Насколько я понимаю, арестованный должен предстать перед судом, который определит его виновность. Но вы, еще не зная, за которого из задержанных я пришел просить, уже назвали его виновным. Как такое возможно?
Монах побагровел.
— Ты осмеливаешься задавать мне вопросы?! Назови свое имя!
— Я Бануин-целитель, студент Сенкры, изучаю в университете историю.
— Мне не нравится твое поведение, Бануин, тебе явно не хватает почтительности. Не уважать монаха Города — значит не уважать сам Город, а это уже само по себе измена, Что касается твоего подлого учителя… слушание состоялось два часа назад, он был признан виновным и понесет наказание.
Бархатная штора в дальнем конце комнаты всколыхнулась, и из-за нее вышел крупный мужчина в просторной красной сутане с золотым посохом в руках. Кровавый Монах встал и поклонился, оба рыцаря почтительно склонили головы. Бануин тоже поклонился, но потом взглянул на опухшее лицо пришедшего — оно сильно раздулось, а белые волосы обрамляли его наподобие львиной гривы. Мужчина двигался с трудом, боль отражалась в каждом его движении. Кровавый Монах уступил кресло мужчине в красном, который с облегчением опустил в него тучное тело.
— Ты называешь себя целителем, — проговорил он гремящим, как отдаленный гром, голосом, — какие болезни ты умеешь лечить?
— Я умею снимать любую боль, господин, — отвечал Бануин, — и лечить многие болезни.
— Любую боль?
— Да, господин.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать один, господин.
— Двадцать один, — повторил неизвестный. — Где же ты приобрел такие чудесные знания? В университете?
— Нет, господин, я родился и рос среди племени ригантов. Моя мать знахарка, она научила меня использовать волшебные свойства трав и определять, какой недуг мучит человека.
Человек в кресле подался вперед, навалившись на стол, но тут же вздрогнул от боли.
— И что же у меня за недуг, Бануин-целитель?
— Вы страдаете от водянки, господин. Ваше тело распухает от воды — это признак того, что сердце, печень или почки работают неправильно. Вы ведь теперь спите сидя?
— Да, стоит мне прилечь, и я начинаю задыхаться.
— Значит, поражено сердце, господин.
— Можешь ты… твои травы помочь мне?
— Могу вылечить вас за десять дней, — заявил Бануин.
— Десять дней? Ты так уверен?
— Да, господин.
— А если я скажу, что если у тебя не получится, то тебе проткнут горячим железом глаза, вырвут язык и отпилят ноги и руки, ты будешь так же уверен?
Почувствовав в его словах садистское удовольствие, Бануин заглянул в холодные глаза человека в красном.
— Вы больны, господин, и я могу вас вылечить, — мягко проговорил он. — Я не лгу, равно как не лгу, утверждая, что мой учитель Сенкра не исповедует культ. Тот, кто донес на него, лжет. Сенкра часто говорил мне о несостоятельности философии культа и своем восхищении вашей работой, господин, — без запинки выпалил Бануин.
— Ты хочешь сказать, что станешь меня лечить, только если я отпущу твоего друга?
Вопрос словно повис в воздухе, и Бануин знал, что просто обязан ответить правильно.
— Нет, господин, я буду вас лечить, потому что могу помочь вам, единственное, что я хочу сказать, — то, что Сенкра невиновен.
— Я рассмотрю его дело еще раз. Какие травы тебе нужны?
— Немного семян норичника и листья некоторых цветущих растений, например ноготков, немного крапивы и лавандовое масло. Я вернусь со всем необходимым завтра, и можно будет начать лечение.
Наладемус с трудом встал на ноги.
— Моя стража пойдет с тобой, и через час вы вернетесь. Лечение начнется сегодня.
Менее чем через два часа Бануина проводили в богато обставленные апартаменты Наладемуса, старейшины Города. На окнах висели бархатные шторы, а полки и столы были обильно украшены золотом и серебром. Диваны покрыты шелковыми покрывалами, даже светильники отливали золотом.
Наладемус сидел на диване среди подушек, в свете фонаря его лицо казалось восковым. Без малиновой накидки было ясно видно, что его плечи неестественно раздуты. Бануин положил купленные лекарства на стол,
— Ты купил все необходимое?
— Да, господин, хотя в аптеке рыцари до смерти всех перепугали.
— Иногда страх помогает, — проговорил больной. Два стражника застыли у дверей и стояли безмолвно.