История казни - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Мирнев cтр.№ 54

— Дашенька, что случилось с тобою? — в который раз спрашивала Настасья Ивановна. Когда всё же огонь охватил брошенные сухие полешки в печи, Даша прикрыла дверцу и подошла к старушке, присела и, вытирая взмокший лоб, сказала:

— Да ничего, Настасья Ивановна, мы с Ваней Кобыло после сева решили обвенчаться. Ничего не случилось, Настасья Ивановна.

Настасья Ивановна с нескрываемой радостью тут же прослезилась, вытерла глаза платочком, но, не удержавшись, заплакала, уткнув голову в подушку.

С этой минуты между ними установилось полное согласие. С большой серьёзностью Настасья Ивановна, помня наставления мужа, прежние времена, заветы дедов и прадедов, принялась готовиться. У Даши, разумеется, не имелось подвенечного платья, венца, кольца. Её стремительное бегство через Урал к Омску и столь же поспешное отступление Колчака, и отъезд её в глубинку, все те злосчастные приключения обошлись ей не только утратой всех родных, но и полной потерей всего имущества. Она приехала к Дворянчиковым в чём была и с сумочкой, в которой имелось немного денег старыми знаками, кое-какая мелочь, вроде носовых платков, двух кофточек, и — всё. Не считать же фотографию и рукопись отца имуществом?

Настасья Ивановна решила действовать через знакомых. Она не мыслила свадьбы без белого подвенечного платья, перчаток, кружевной фаты и прочих приличествующих этому торжественному моменту деталей, чтоб не стыдно было перед людьми. Не могла же Настасья Ивановна, положившая себе умереть, а свадебку сыграть не хуже, чем в лучшие времена, принести старое подвенечное платье, уже надёванное какой-то девицей! Ей необходимо было достать новое, лучше, красивее. А то могло быть только в соседнем Шербакуле или в Омске. Через третьих лиц — Ивана Ивановича, дружившего всю жизнь с её мужем, а тот через Николая Петровича, который через Сидора Ивановича, а уж он через Ивана Васильевича, служившего в омском ЧК, смогли наконец приобрести настоящее подвенечное платье сорок восьмого размера. Укоротила Настасья Ивановна платье, кое-где ушила, и к маю, когда уже близилась к концу посевная страда, державшая Ивана Кобыло со своими лошадьми, боронами и плугами в поле, Настасья Ивановна разогнула свою спинушку и показала Даше, вернувшейся с огорода с грязным ведром и лопатой, что означало конец посадке картофеля, готовое платье. Старушка разложила его на кровати, подле стоял Петя, своими ручонками дёргал кружевные оборки и, поглядывая хитрыми, смышлёными чёрными глазками, говорил:

— Мама! Мама! Мама!

Настасья Ивановна с большим торжеством и со значением глядела на свою ненаглядную Дашеньку, как бы заранее примеряя на её чудный стан это великолепное платье, белой горой вздымавшееся на кровати. Словно воздушная гряда обликов поместилась там. Даша, затаив дыхание, подошла. Зная о бурной деятельности Настасьи Ивановны по добыванию подвенечного наряда, она старалась не придавать тому большое значение. Ибо, как ей думалось, приди она в простой кофте и обычной с оборочками юбке, в которой ходила всегда, в платочке или без него, не обидится на неё Бог, поскольку вся её жизнь есть служение Ему. Дарья посмотрела на платье, вспыхнув благодарностью к Настасье Ивановне, молча повернулась и ушла с коромыслом и вёдрами по воду.

Что творилось в её душе? Она торопливо пустилась к казённому колодцу, откуда селяне брали воду для питья, и еле добежала, присев за высоким деревянным срубом, зажала рот руками и затряслась от рыданий.

Всё это время Даша жила в ожидании счастья. Её трогали заботы старушки, которая к ней привязалась как к дочери. Дарья это чувствовала, радовалась, но в то же время жила в каком-то нервном напряжении. Преследовало острое чувство беззащитности, оно столь давило, что Даша с ужасом поглядывала на мужиков, леденея от внутреннего озноба: «Одна, одна в целом мире, и вокруг на тысячи километров никого нет из родных».

— Ах, маменька! Зачем же и на кого ты меня оставила-а?! — зашлась она в плаче. — За что же такое наказание от Бога-а? Не я ли любила тебя, папеньку, не я ли хотела, чтобы вы жили долго-о-о? Господи! Боже правый! Помоги-и-и!

Заслышав стук ведра, Даша принялась крутить ворот, набрала воды и отправилась домой. Но по дороге остановилась, заметив мчавшегося во весь опор всадника. Приглядевшись, узнала в нём Кобыло. Белая холщовая рубашка так и вздувалась на его спине, каурая неслась стремительно, повинуясь властной руке хозяина. Он резко осадил перед Дарьей лошадь и, глядя на неё с радостью и с ещё не сошедшим с лица страхом, с нескрываемой нежностью и болью в глазах, спросил:

— Дашенька, что ты? Я подумал, я испугался за тебя. Скачу, чтобы узнать, что стряслось.

— А что? — спросила она.

— Плачешь чего? Что случилось? — Он спешился, прихватил вёдра с лёгкостью, словно пушинки, и понёс, как-то бочком, искоса поглядывая на Дарью; лошадь, пожёвывая толстыми губами, покачивая большой головой с неким добродушием к людским слабостям, топала позади, то и дело просовывая морду между ними. Даша любила лошадей с детства, ласково поглаживала каурку, а лошадь, точно поросёнок, тёрлась мордой о её бёдра, пофыркивая от доброты и полного ощущения счастья жизни.

— А кто тебе сказал? — тихонечко спросила Дарья.

— Да Ванька Безматерный ехал, говорит, мол, сидит за колодцем, ревёт.

— Вот уж и поплакать нельзя. А может, я от счастья, — с лёгкостью и лукавством отвечала Даша, отворяя калитку и пропуская вперёд Ивана и лошадь. — Настасья Ивановна! — крикнула. — Дайте Ване квасу!

Они присели на завалинке в свете низко скативщегося к горизонту вечернего солнца. Он чувствовал её душу, нежно глядя на неё. И Даша понимала его без слов. Она молча положила свою руку на его, покоившуюся на колене, и снизу вверх взглянула Ивану в лицо. Он улыбнулся и поцеловал её в глаза. Она не отпрянула, не отвела взгляда, а с мольбою и той растерянностью, что появилась в её глазах, когда они вдруг стали из синих чёрными, смотрела на него внимательно и серьёзно. Они настолько были поглощены друг другом, что не сразу заметили стоявшую с понимающей улыбкой перед ними Настасью Ивановну. Иван Кобыло принял из рук старушки огромную кружку с квасом и одним глотком опорожнил её до дна.

Начиная с двадцать шестого мая, венчание откладывалось каждый день по причине якобы неготовности к свадьбе. Но на самом деле — помятуя о народной примете, что в мае нельзя играть свадьбу. Торопил, конечно, всех Иван Кобыло. Сев он закончил на славу: засеял овсом и пшеницей сорок пять гектаров; посадил огород; привёл в порядок всё своё хозяйство, решив после свадьбы начать совершенно новую жизнь, отличную от той, которую вёл. Как только они поженятся, сразу купят буланого жеребца отличной, превосходной породы, которого он уже присмотрел в Таре, дальнем городке. Кобыло называл первую близкую дату, и тут же Даша и Настасья Ивановна соглашались, видя его нетерпение. Но через день выяснялось, что ещё не всё готово, да и день не заказан в церкви, праздничные богослужения не позволяют. Наконец остановились на первом июне — этот день сразу с облегчением был принят всеми.

За день до свадьбы появилась в их селе повитуха Маруся, заявилась безо всякого предупреждения к ним, ласково поиграла с Петей, осторожно касаясь его руками. Узнав о предстоящем важном событии, она как-то особенно внимательно посмотрела на Дарью, радуясь её свадьбе. Вечером сидели за столом и пили чай со сливками за большим самоваром. Повитуха по привычке часто моргала глазками, то и дело крестилась, мелко-мелко, быстро-быстро, шепча про себя молитву. Даша подливала ей сливки из кувшина, подсовывала в баночке мёд, печёные пряники.