Если любишь - солги - читать онлайн книгу. Автор: Кира Калинина cтр.№ 94

Поймав мой взгляд, Отсо скорчил свирепую гримасу:

— Эти твари не стоят даже твоей крови, девчушка. А за брата я любому глотку порву!

— Эти твари? Простите, вы кого имеете в виду?

Марти сказал тихо:

— Отсо не любит доноров.

Глаза экстра горели, как янтарь на солнце.

— Но это же ваш народ, — поразилась я.

— Это не мой народ, — он осклабился. — Мой народ дрался до смерти, но не стал рабом. Сильные духом пали. А эти... просто скот. Они отдают свою кровь мажи так же покорно, как людишки отдавали свою кровососам.

— А вы? Вы-то живы! У вас не берут кровь, но это каприз судьбы, а не ваша заслуга. Так чем вы отличаетесь от тех несчастных на фермах? Вас посадили на поводок стой-пыльцы, раскрасили, как клоуна — и вы смирились! Служите палачам своего народа и берёте сахар у них из рук...

Я опомнилась, когда слова были уже сказаны. Отсо застыл, как борец на ринге за миг до броска, весь налился тёмной кровью, так что подвижные узоры на его коже горели теперь не красным, а пронзительно-бордовым. На широких скулах ходили желваки, верхняя губа задралась, обнажив крепкие желтоватые зубы, человеческие, не звериные, но сквозь эти зубы прорвался, набирая силу, полный тяжёлой злобы, нутряной рык...

— Нет, Отсо! — сказал Марти таким тоном, каким хозяин на прогулке говорит собаке "Фу", и перевёл взгляд на меня. — Тебе лучше уйти.

Ночью пруд был красив и страшен.

По сравнению с чернотой окружающих гор небо в вышине казалось сероватым. Над головой румянилось полное лицо Красной луны, по воде разливался розовый перламутр. Мрак и блеск. Ни звука, ни дуновения. Казалось, всё застыло в ожидании таинственного и зловещего ритуала.

Я пришла к источнику смелости, чтобы сделать последнее, ради чего меня привезли на полигон. Толку от этого не будет, но попытаться нужно. Всё равно заставят.

Окунаться в пруд следовало полностью обнажённой. Никаких купальных костюмов, сорочек, халатиков и банных полотенец, которые, войдя в воду, можно выбросить на берег. Я допускала, что настаивая на этом условии, Евгения хотела лишь доставить удовольствие брату, но решила: лучше сделать, как требуют, чем потом винить себя за неудачу.

Ночной воздух был холоден, от чёрной воды веяло стылостью горных ледников. Пруд казался космической бездной, в которой плакали звёзды.

В бездну вели неровные каменные ступени. Я дрожала на верхней, трогала ледяную черноту носком правой ноги, и думала, что никогда не решусь.

Но больше, чем холод, пугали взгляды тайных наблюдателей. Что бы ни обещала Евгения, не было сомнений, что сейчас на меня глядят и Марти с Отсо, и Дитмар и духи знает кто ещё. И я вошла в пруд, чтобы укрыться от этих бесстыдных взглядов.

В обжигающе студёной воде на секунду остановилось сердце, прервалось дыхание. Внутри себя я с визгом отдёрнула ногу и кинулась к одежде, к тёплым пледам, которые мне дали с собой. Хотелось завернуться в колючую шерсть, растереть ступни, сесть к огню — и глоток крепкого версента стал бы не лишним.

Но видимая я заходила всё глубже, пока не погрузилась с головой... Это заняло минуты три или четыре, не больше.

Самые долгие минуты в моей жизни.

Самые ледяные...

Потом я и растёрлась, и укуталась, и выпила чаю из термоса. А наутро свалилась с жестокой простудой.

К счастью, на полигоне был доктор-мажисьер, быстро поставивший меня на ноги.

Уже вечером я почувствовала себя лучше и вышла подышать воздухом. Брела, кутаясь в поднятый воротник, ни о чём не думая, и в какой-то момент обнаружила, что рядом, почти вплотную, шагает Дитмар.

Сколько он уже шёл так моей беззвучной тенью?

Увидев, что замечен, мажисьер протянул мне белый цветок с длинными лепестками и мохнатой жёлтой сердцевиной — эдельвейс.

— Редкое растение. Я сорвал его специально для вас вон на той вершине, — он ткнул пальцем куда-то в горы. — Вы, как этот цветок, Верити. Такая же светлая, хрупкая, ранимая и такая же недоступная. Я не понимал, что делаю, не видел, что своим напором уничтожаю то трепетное и прекрасное, что зарождалось между нами, подобно бутону… Я смял и растоптал этот бутон. Теперь вы боитесь меня. Боитесь, ненавидите, презираете. И я не знаю, как это исправить. Наверное, стоило бы оставить вас в покое, забыть… Но я не могу.

Он говорил тихо, опустив глаза, голосом, полным смирения и горечи, и месяц назад моё сердце дрогнуло бы. Я и сейчас наверняка пожалела бы его. Если бы не понимала с кристальной ясностью, что он лжёт, что его сожаление и страдание — просто новый манёвр. Раз старый не удался.

Мы шли в синих сумерках среди голых камней, я молчала, а Дитмар рассказывал, как сходил с ума, злился, впадал в отчаяние, пытался выбросить меня из головы, но снова и снова просыпался в ночи с моим именем на губах. Да, он был самоуверен и нетерпелив. Потому что и представить не мог, как много я значу для него — пока не потерял. Сейчас я рядом, но в то же время далеко, и это невыносимо. Я должна дать ему шанс, мы начнём сначала, и на этот раз всё будет так, как захочу я. Его голос звучал то горестно, то проникновенно, дрожал от волнения, набирал силу, падал до шёпота, настаивал, убеждал, требовал, едва ли не умолял, и это было ужасно скучно.

Он взял меня за руку, и я сказала:

— Хватит, Дитмар. Давайте признаем: я интересую вас как очередной трофей на стене, не более того. Вами движет не любовь и даже не страсть, а азарт коллекционера и уязвлённое самолюбие. Не скрою, у меня были чувства к вам, но это давно в прошлом. Поэтому прошу, прекратите этот спектакль. Найдите себе другой объект охоты.

Я попыталась отнять руку, но он не пустил. Маска раскаяния слетела с красивого лица, глаза-гиацинты засветились ярче, губы дрогнули в язвительной усмешке:

— Позвольте я тоже кое-что расскажу о вас, милая Верити. Вы предсказуемы, как все женщины. Увлечься своим спасителем, таинственным и неуловимым — что может быть очевиднее? Возможно, ему не каждый день приходится вызволять девушек из жандармского мобиля. Но вы правда надеетесь, что стали для него особенной? Думаете, он вернётся за вами? Рискнёт жизнью, чтобы вырвать вас из наших мерзких лап? Боюсь, вас ждёт разочарование.

Странно. Он говорил о том, что мучило меня всё это время, его слова должны были ранить, но почему-то оставляли равнодушной. Скользили мимо, будто сор на воде. Дитмар больше не имел для меня значения, и всё, что он мог сказать или сделать, — тоже.

— Кстати, у вас красивое тело, Верити.

Он смерил меня откровенным взглядом, от которого ещё недавно я загоралась, как сухой хворост. Теперь его чары утратили силу.

Я пожала плечами:

— Вы говорите так, будто видели его впервые.

Дитмар наморщил лоб, изображая сочувствие: