Мария вернулась примерно час спустя, разбудив меня резким
ударом по низу живота.
Живи Дональд Фирн в наше время, продолжала она, он нашел бы
девицу, которая согласилась бы на все это добровольно, и не пришлось бы бросать
ее в колодец.
Мария всегда что-нибудь такое говорила, когда я отдавался на
ее милость. Она говорила, как злодей в кино, рассказывающий герою, что именно
он с ним сделает, вместо того чтобы просто убить его сразу и покончить с делом.
Это увеличивало ставку игры, добавляло дополнительный элемент опасности и
неизвестности.
Например, Джеффри Дэймер, говорила она, работая у меня в
носовой дыре окровавленным шилом Ему нужны были сексуальные рабыни, но он
совсем неправильно подошел к делу. Он пытался в домашних условиях делать
лоботомию электродрелью, рассчитывая, что его жертвы станут зомби, отвечающими
на каждый кивок его пальца, но они вместо этого все умирали.
Он так и не понял, что нужно было делать.
Во все мои ушные дыры она уже загнала по гвоздю и сейчас
прилаживала к моему носу гвоздь побольше и потолще. Она превращала меня в
дикаря из индустриальных джунглей, втыкая гвозди во все существующие дыры.
Кровь капала у меня из носа в горло, и мне приходилось ее глотать, чтобы не
задохнуться Дыхание стало тяжелым, я старался контролировать его, чтобы не
потерять сознание. Она бы все равно делала свое дело, а я не хотел ничего
пропустить.
Дэймер мог бы пойти в те же самые бары, где выбирал своих
жертв, или дать объявление в журнале и получил бы сколько угодно добровольных
"рабынь", которые возвращались бы неделю за неделей и делали бы все,
что он хочет, лишь бы он их не убивал. Что было бы зряшным расходом материала.
Но он же хотел еще и есть их, напомнил я.
Тело мое примите, едите, ответила она. Кровь мою пейте,
кровь нового завета.
Толстые гвозди входили в отверстия, заменяя кольца у меня на
бровях, сосках, пупке, мошонке и по всей длине пениса, и наконец на кончике,
где было знаменитое кольцо. Член был мокр от теплой крови и похож на
эротическую подушечку для иголок. Все дыры пульсировали, разорванная плоть
вопила от боли. Пока она работала, я вскрикивал, инстинктивно пытался
отодвинуться от ее пальцев, хотя она делала именно то, что я хотел. Тело
ощущало боль, но мозг говорил ему, что это удовольствие.
Такой реакцией наслаждается каждый, кто любит
огненно-наперченные мексиканские блюда. Бодибилдеры привыкают к внутренним
обезболивающим средствам собственного тела, потому что все время рвут мускулы в
клочья огромными силовыми качалками. Многие являются мазохистами, даже не зная
этого или не желая себе в этом признаваться. Остальные садисты, не признающие
этого факта.
Мы с Марией были свободны. Мы познали себя. Но никто из нас
не знал, насколько далеко готов зайти другой.
Вряд ли я тебя когда-нибудь пойму, сказала она, беря тяжелую
кривую хирургическую иглу и прицепляя к ней тонкую полоску сыромятной кожи. Я
тебе нужна, чтобы тебя третировать. В этом все дело. Ты хочешь, чтобы я тебя
связывала, била, колотила, обижала. Для этого ты живешь. И мне не понять, что
ты в этом находишь. Я ежусь от страха, если у меня порез или заусеница, а ты
смотришь на раны как на дар Божий.
Это он и есть, ответил я.
Последние желания?
Я посмотрел на нее с жадной тоской, но сказать мне было
нечего.
Она ткнула иглой мне в угол рта и стала сшивать губы.
Закончив, она крепко затянула сыромятину. Пробежав руками по моей груди, она
закрутила гвозди в сосках, будто хотела их вырвать.
Я попытался вскрикнуть, но мог только приглушенно мычать.
Видишь? сказала Мария. Теперь тебя никто не услышит. Кажется,
мы готовы.
Она отвязала мне руки и ноги, и я лежал неподвижно, ожидая,
когда восстановится кровообращение. Подготовка была закончена. Настало время
главного события. Она дернула меня за поводок, заставив сесть, потом стащила с
алтаря, заставив встать на ноги.
Идем, Гэри, сказала она. Наступает твое время. Время тебе
откликнуться на зов судьбы.
Мария вывела меня из круга света лампы. Я был голый,
татуированный, израненный гвоздями продукцией моего покойного деда,
инструментами плотника, принятыми у Кающихся символами страдания Кристо. Резкий
ветер с гор холодил тело и заставлял кусты шалфея танцевать в свете фонаря
Марии. Земля под моими босыми ногами сохраняла еще тепло солнца. На небе было
больше звезд, чем я в жизни видел, и они смотрели на нас с неба единственные
наши свидетели.
Я тяжело дышал носом, сглатывая кровь: Язык ощупывал
сыромятную нить, сшившую губы. Чувства мои обострились, но сам я был слаб,
голова кружилась, колени подгибались. Кровь текла по внутренней поверхности
бедер, капая на песок. Я шел за Марией вверх по холму, и глаза мои гипнотически
были прикованы к лампе, а она качалась вперед-назад, как у железнодорожного
кондуктора.
Мы нашли колодец, спрятанный под слоем хрупкой фанеры. Мария
присела и отодвинула ее в сторону, потом посветила фонарем в глубину.
Здесь она умерла, сказала Мария. Иди посмотри. Не бойся.
Я сделал шажок к краю, и Мария подтолкнула меня чуть вперед.
Я попытался разглядеть дно, но видел только земляные стены и зияющую черноту. Я
покачнулся, будто падая, но Мария меня удержала.
Я тебя держу, Гэри, сказала она. Ты теперь мой.
Мария что-то достала из сумки и показала мне. Это был
пикадор многохвостая плеть из кактусовых волокон, и на конце каждого хвоста
закреплен зазубренный и острый кусок обсидиана. Она дала его мне и сжала мои
руки на рукояти. Я знал, что с ним делать.
Она шла впереди, но оглядывалась через плечо, а мы шли
процессией к старому калварио Кающихся, который стоял в темноте в сотне ярдов
от морады.
Я шел, как я видал на фотографиях Кающихся: сгорбившись,
подставив небу спину, заметая длинными волосами землю и тяжело опуская пикадор
себе на спину. Каждый камешек обсидиана был маленькой бритвой, пускающей кровь.
Мария счастливо мне улыбалась, оборачиваясь. Я повторял это снова и снова, по
очереди через каждое плечо. С каждым ударом Мария пела "Отче наш" или
"Аве Мария". Я не давал себе пощады один удар плети на каждом шаге, и
пока мы дошли до креста, их вышла, наверное, сотня.
Моя спина превратилась в кровавую реку. Кающиеся шли не
голыми, а одетыми в белые хлопковые бриджи, которые поглощали красный поток. У
меня такого белья не было, и потому у меня ягодицы и почти все ноги промокли.
Ветер холодил, будто я вылез из-под душа в холодную ночь.
Ты Кающийся, сказала Мария, хотя у настоящего Кающегося не
было бы всех моих проколов на теле это был ее собственный фетиш,
инспирированный Дональдом Фирном и собственным плодовитым воображением Марии.