Стивен Кинг
Завтрак в «Кафе Готэм»
Как-то я вернулся домой из брокерской фирмы, в которой
работаю, и нашел на обеденном столе письмо — а вернее, записку — от моей жены с
сообщением, что она уходит от меня, что ей необходимо некоторое время побыть
одной и что со мной свяжется ее психотерапевт. Сидел на стуле у обеденного
стола, вновь и вновь перечитывая короткие строчки, не в силах поверить.
Помнится, около получаса у меня в голове билась одна-единственная мысль: «Я
даже не знал, что у тебя есть психотерапевт, Диана».
Потом я поднялся, пошел в спальню и огляделся. Ее одежды не
было (если не считать подаренного кем-то свитера с поблескивающей поперек груди
надписью «ЗОЛОТАЯ БЛОНДИНКА»), а комната выглядела как-то странно, неряшливо,
будто ее обыскивали, ища что-то. Я проверил свои вещи — не взяла ли она
чего-нибудь. Мои руки казались мне холодными и чужими, словно их накачали
транквилизатором. Насколько я мог судить, все, чему следовало там быть, там
было. Я ничего иного и не ждал, и тем не менее комната выглядела странно,
словно она ее дергала, как иногда в раздражении дергала себя за кончики волос.
Я вернулся к обеденному столу (который занимал один конец
гостиной — в квартире ведь было всего четыре комнаты) и перечел еще раз шесть
адресованных мне фраз. Они остались прежними, но теперь, заглянув в странно
взъерошенную спальню, в полупустой шкаф, я был уже на пути к тому, чтобы им
поверить. Она была ледяной, эта записка. Ни «целую», ни «всего хорошего», ни
даже «с наилучшими» в заключение. «Береги себя» — такой была максимальная
степень ее теплоты. И сразу под этим она нацарапала свое имя.
«Психотерапевт». Мои глаза снова и снова возвращались к
этому слову. «Психотерапевт». Наверное, мне следовало бы радоваться, что это не
был «адвокат», но радости я не испытывал. «С тобой свяжется Уильям Хамболд, мой
психотерапевт».
— Свяжись вот с этим, пупсик, — сказал я пустой комнате и
прижал ладонь к паху. Но это не прозвучало круто и язвительно, как мне
хотелось, а лицо, которое я увидел в зеркале напротив, было белым, как бумага.
Я прошел на кухню, налил себе апельсинового сока в стакан и
уронил его на пол, когда попытался взять со стола. Сок облил нижние ящики,
стакан разбился. Я знал, что непременно порежусь, если начну подбирать осколки
— у меня тряслись руки. Но я начал их подбирать. И порезался. В двух местах.
Неглубоко. Я все думал: это шутка, потом понял, что нет и нет. Диана не была
склонна к шуткам. Но только я же ничего подобного не ждал и ничего не мог
понять. Какой психотерапевт? Когда она у него бывала? О чем она говорила?
Впрочем, пожалуй, я знал, о чем. Обо мне. Вероятно, всякую чушь о том, как я
всегда забываю спустить воду, кончив мочиться, как я требую орального секса до
надоедливости часто. (На какой частоте-возникает надоедливость? Я не знал). Как
я мало интересуюсь ее работой в издательстве. И еще вопрос: как она могла
обсуждать самые интимные стороны своего брака с человеком по имени Уильям
Хамболд? В самый раз для физика из Калифорнийского технологического института
или заднескамеечника в Палате лордов.
И еще супервопрос: почему я не замечал, как что-то
назревало? Каким образом я мог нарваться на это, точно Сонни Листон на
знаменитый неуловимый апперкот Кассиуса Клея? По глупости? Из-за отсутствия
чуткости? По мере того как проходили дни и я перебирал в памяти последние шесть-восемь
месяцев нашего двухлетнего брака" у меня сложилось убеждение, что причина
заключалась и в том, и в том.
В тот вечер я позвонил ее родителям в Паунд-Ридж и спросил,
не у них ли Диана.
— Да, она здесь и она не хочет разговаривать с вами, —
сказала ее мать. — Больше не звоните.
Тишина в трубке у моего уха.
Два дня спустя мне в контору позвонил знаменитый Уильям
Хамболд. Удостоверившись, что он действительно говорит со Стивеном Дэвисом, он
тут же начал называть меня Стивом. Может, вам чуточку трудно в это поверить,
однако было именно так. Голос Хамболда был мягким, тихим, интимным, и мне
представился кот, мурлыкающий на шелковой подушке.
Когда я спросил про Диану, Хамболд ответил, что "все
идет настолько хорошо, насколько можно было ожидать", а когда я спросил,
нельзя ли мне поговорить с ней, он выразил мнение, что "это на данном
этапе было бы контрпродуктивно". Затем, совсем уж немыслимо (во всяком
случае, на мой взгляд), он осведомился карикатурно заботливым тоном, как
поживаю я.
— Лучше некуда, — ответил я. Я сидел за столом, опустив
голову, обхватив лоб левой рукой. Глаза у меня были зажмурены, чтобы не
смотреть в ярко-серую глазницу экрана моего компьютера. Я много плакал, и было
такое ощущение, что под веки попал песок. — Мистер Хамболд… ведь
"мистер", а не доктор?
— Я предпочитаю "мистера", хотя имею степени…
— Мистер Хамболд, если Диана не хочет вернуться домой, если
она не хочет разговаривать со мной, так чего же она хочет? Зачем вы звоните?
— Диана хотела бы получить доступ к сейфу, — сказал он
вкрадчивым, мурлыкающим голоском. — Вашему ОБЩЕМУ сейфу.
Тут я понял, почему у спальни был такой мятый, взъерошенный
вид, и ощутил первые яркие проблески злости. Ну, конечно же! Она искала ключ к
сейфу. Она не интересовалась моей небольшой коллекцией серебряных долларов,
чеканившихся до Второй мировой войны, или кольцом с розовым ониксом, которое
купила мне к первой годовщине нашей свадьбы (годовщин этих у нас было всего
две)… но в сейфе хранилось бриллиантовое колье, которое я ей подарил, и
примерно на тридцать тысяч долларов ценных бумаг. Ключ был в нашем летнем
домике в Адирондакских горах, вспомнил я. Не нарочно, а по забывчивости я
оставил его на книжном шкафу у самой стены среди пыли и мышиного помета.
Резкая боль в левой руке. Я посмотрел и увидел, что она
стиснута в тугой кулак. Я раскрыл пальцы. В подушечке ладони ногти отпечатали
глубокие полумесяцы.
— Стив? — промурлыкал Хамболд. — Стив, вы слушаете?
— Да, — ответил я. — Мне надо сказать вам две вещи. Вы
готовы?
— Разумеется, — сказал он все тем же мурлыкающим голоском, и
на миг мне представилось, как Уильям Хамболд мчится по пустыне на
"Харлей-Дэвидсоне" в окружении своры Ангелов Ада. А на спине его
кожаной куртки: "РОЖДЕН ДЛЯ КОМФОРТА".
Снова боль в левой руке. Она вновь непроизвольно стиснулась
в кулак, как смыкаются створки устрицы. На этот раз, когда я его разжал, два
маленьких полумесяца из четырех кровоточили.
— Во-первых, — сказал я, — сейф останется запертым до тех
пор, пока какой-нибудь судья по бракоразводным делам не распорядится открыть
его в присутствии адвоката Дианы и моего. А тем временем никто его не обчистит,
и это точно. Ни я, ни она. — Я помолчал. — И ни вы.