Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939 - читать онлайн книгу. Автор: Ричард Дж. Эванс cтр.№ 15

Страница

Не только сам Гитлер, но и все нацистское движение в целом с презрением относилось к букве закона и к государственным учреждениям. С самого начала они ставили себя выше закона, и это продолжилось даже после того, как они отказались от идеи прямого переворота как пути к власти. Для нацистов пуля и урна для голосования как инструменты власти не исключали, а дополняли друг друга. К голосованию относились с цинизмом как к способу формального политического узаконивания; воля народа выражалась не через свободное изложение общественного мнения, а посредством личности Гитлера и внедрения нацистского движения в историческую судьбу Германии, даже если сами немцы были с этим не согласны. Более того, нацисты с самого начала игнорировали общепринятые нормы закона, например такие, что люди не должны совершать убийств, жестокостей, разрушений, краж, так как считали, что история и интересы немецкой («арийской») расы оправдывали крайние меры во время кризиса, последовавшего за поражением Германии в войне ^[66].

Но в то же время, по крайней мере в первые годы существования Третьего рейха, нельзя было просто проигнорировать или подавить массивный аппарат бюрократической, юридической, полицейской, пенитенциарной и военной систем, унаследованных от Веймарской республики и в еще большой степени от рейха Бисмарка. В Германии существовало то, что ссыльный политолог Эрнст Френкель назвал «Двойным государством», так называется его знаменитая книга, опубликованная в США в 1941 году. С одной стороны, существовало «нормативное государство», ограниченное правилами, процедурами, законами и состоящее из официальных институтов, таких как Имперская канцелярия, министерства, местные власти и так далее, а с другой стороны, было «прогрессивное государство», система, существующая, по сути, за рамками закона, система, которую узаконивает власть «вождя», находящегося выше закона ^[67]. Теоретики, такие как Губер, четко разграничивали «власть государства и власть вождя» и проясняли, что последняя всегда доминировала над первой. Таким образом, поступки, формально противоречащие закону, такие как убийства, совершенные в «Ночь длинных ножей», были санкционированы властью вождя и, следовательно, отнюдь не были противозаконными. Аресты, заключения под стражу, убийства совершались не полицией или органами юстиции, а членами СС, и формальный аппарат закона и государства практически лез из кожи вон, чтобы оправдать эти проявления жестокости с точки зрения закона. Это наглядно подтверждало то, что между «нормативной» и «прерогативной» властью в нацистской Германии на самом деле было очень мало серьезных конфликтов. Первой все больше приходилось уступать последней, и с течением времени ее все больше пронизывал дух власти вождя, правила смягчались, на законы переставали обращать внимание, а про угрызения совести забыли. Уже в начале июля 1933 года Ганс-Генрих Ламмерс, начальник Имперской канцелярии, начал подписывать свои письма «Хайль Гитлер! (Heil Hitler!)» ^[68]. К концу месяца все госслужащие, включая учителей в университетах, юристов и других государственных работников, должны были при ведении своих дел использовать «Немецкое приветствие». Не сказать «Хайль Гитлер» или не отдать нацистское приветствие, когда того требовала ситуация, считалось явным признаком диссидентства ^[69]. Это были чисто внешние знаки покорности режиму, и после того как режим укрепился во власти, они сразу стали использоваться гораздо активнее.

Министры, такие, как, например, Франц Портнер, который был рейхсминистром юстиции в двух кабинетах, предшествовавших гитлеровскому, и сохранил свою должность при Третьем рейхе, продолжали прикладывать большие усилия, чтобы узаконить гитлеровский произвол через формальные законодательные акты. Для этого им снова и снова приходилось изобретать фразы и понятия, по которым получалось бы, что приказы Гитлера соответствовали существующим нормам и правилам. В некоторых случаях, как, например, с «Ночью длинных ножей», это также означало принятие законов, имеющих обратную силу, легализировавших действия, противозаконность которых была совершенно очевидна. 1 декабря 1933 года преимущество прерогативной власти над нормативной было формально закреплено в законе, гарантирующем единство партии и государства, хотя неоднозначность терминов, используемых в тексте закона, лишала его ощутимой эффективности. На самом деле эта ситуация означала, что государственные и партийные органы постоянно противостояли друг другу, нацистские лидеры все время вмешивались в политику государства и навязывали свои решения властям, как на местных, так и на более высоких уровнях. Гитлер пытался контролировать вмешательство гаулейтеров нацистской партии и других партийных деятелей в дела государства, в особенности в 1934 году, когда это могло подорвать экономическую политику в некоторых областях. Он объявил, что теперь, когда государство было в руках нацистов, партия являлась только инструментом пропаганды. Но оказалось, что и это практически ни к чему не привело ^[70].

Для начала Гитлер также предпринял некоторые меры, чтобы сделать партию более эффективной. Проблему создавала ее децентрализованная организация после отставки Грегора Штрассера в конце 1932 года. Постоянная конкуренция фракций и борьба за власть внутри партии позволяли умным госслужащим уменьшать влияние партии, натравливая фракции друг на друга. Желая снова централизовать партию, не отдавая власть потенциальным конкурентам, Гитлер сначала назначил Рудольфа Гесса, всегда сохранявшего ему верность, на должность «заместителя фюрера по партии», однако не уполномочив его контролировать организационные дела. Затем 1 декабря 1933 года он дал ему должность в кабинете. 27 июля 1934 года Гитлер издал указ, согласно которому все законы и указы, предлагаемые имперскими министрами, должны были проходить через Гесса. В 1935 году Гесс также получил полномочия проверять благонадежность высокопоставленных госслужащих, которых повышали по службе или назначали на новую должность. Все это позволило партии очень широко влиять на государство. Сам Гесс с трудом справлялся с такими полномочиями. У него не было серьезных амбиций помимо исполнения воли Гитлера. Однако его властью все активнее пользовался Мартин Борман, начальник штаба Гесса с 1 июля 1933 года, чья амбициозность не вызывала сомнений. Борман создал детально разработанный аппарат «Штаба заместителя фюрера», разделенный на различные отделы, где работали верные ему люди, разделявшие его твердое намерение централизовать партию и систематически ее использовать для того, чтобы разработать определенную политику и проталкивать ее через государственную гражданскую службу. В 1935 году Борман принял на себя управление альпийской штаб-квартирой Гитлера в Оберзальцберге в Баварии. Его присутствие там давало ему возможность выполнять роль личного секретаря Гитлера и осуществлять все больший контроль над тем, кого стоит допускать к вождю. Теперь ведомство Бормана начало конкурировать с Имперской канцелярией, официальным государственным органом, которым управлял Ганс Генрих Ламмерс, чиновник, занимавший один из самых высоких постов в стране, причем для Третьего рейха такая ситуация была вполне типична. Когда Гитлер был в Берлине, Ламмерсу было проще к нему попасть, а значит, и его влияние было сильнее, но вождь все больше времени проводил в Оберзальцберге, где Борман мог не допустить до Гитлера даже самого Ламмерса ^[71].

Страница