Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929 - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Фельштинский, Георгий Чернявский cтр.№ 112

Одновременно со Сталиным в различные районы для контроля на местах за проведением новой советской политики в деревне выехали другие партийные деятели, хотя некоторые из них в ходе командировок стали осуждать применение «военно-коммунистических методов» заготовки хлеба (например, М. И. Фрумкин на Южном Урале и Угланов на Нижней Волге).

Январско-февральские поездки по стране положили начало столкновениям между блоком Сталина, с одной стороны, и блоком Бухарина — Рыкова — с другой. Последние пытались доказать, что хлебные затруднения вызваны экономическими, а не политическими предпосылками и меры по улучшению ситуации предлагали не карательные, а стимулирующие. С 6 по 11 апреля 1928 г. в Москве проходил объединенный пленум ЦК и ЦКК ВКП(б), который обсуждал вопросы о хлебозаготовках и Шахтинское дело, завершившееся судебным процессом в мае — июне 1928 г. в Шахтинском районе Донбасса по обвинению большой группы руководителей и специалистов угольной промышленности из ВСНХ, треста «Донуголь» и шахт во вредительстве и саботаже. Официально Шахтинское дело называлось «делом об экономической контрреволюции в Донбассе». Обвиняемым вменялась в вину не только «вредительская деятельность», но и создание подпольной организации, установление конспиративной связи с московскими вредителями и с зарубежными антисоветскими центрами ^[827].

Решения пленума были выдержаны в основном в духе умеренных установок Бухарина. Сам Бухарин, а также Рыков, заместитель наркома финансов Фрумкин и другие энергично выступили против применения чрезвычайных мер в деревне. Пленум потребовал исправления «перегибов», к которым были отнесены «все методы, которые, ударяя не только по кулаку, но и по середняку, фактически являются сползанием на рельсы продразверстки» ^[828]. В Политбюро зрел раскол, признаки которого наблюдались воочию. Вскоре после завершения пленума, решения которого были близки к «нэповским» установкам Бухарина (материалы пленума опубликованы в то время не были), в печати появились два принципиально отличавшихся описания итогов этого партийного форума: Сталина (в Москве) и Бухарина (в Ленинграде). Доклад Бухарина был выдержан в мягких, примирительных тонах ^[829]. Сталин же был бескомпромиссен и груб. Он произнес свои «исторические» слова о том, что «если критика содержит хотя бы 5 — 10 процентов правды, то и такую критику надо приветствовать». Это было открытое приглашение к клевете и будущему выявлению «врагов народа». О тех, кто рассчитывал на прекращение борьбы против кулачества, Сталин заявил, что «им не может быть места в нашей партии», что тот, кто думает понравиться «и богатым, и бедным, тот не марксист, а дурак». Было ясно, что этого грубого прозвища был удостоен именно Бухарин, вроде бы восторжествовавший на только что завершившемся пленуме. Сталин начал, кроме того, демагогически разглагольствовать о необходимости самокритики и критики, «невзирая на лица» ^[830], причем из круга критикуемых автоматически исключались генсек и те, кто в данный момент были к нему близки.

В начале июня 1928 г., ЦК ВКП(б) опубликовал обращение «Ко всем членам партии, ко всем рабочим» ^[831], специально посвященное развертыванию «самокритики». Это требование, однако, было сформулировано таким образом, что ставило под огонь критики лишь неугодных сталинскому руководству. «Самокритика» оказалась термином крайне неправильным, так как себя никто из руководителей не критиковал и критиковать не собирался. Но в результате Сталин развернул кампанию «самокритики» так, что она способствовала укреплению его личной власти. Бухарин с Рыковым были обвинены в «правом уклоне» и осуждены сталинским большинством. В стране полных ходом началась насильственная коллективизация сельского хозяйства.

Троцкий усмотрел начало «левого поворота» Сталина уже во время работы IX пленума Исполкома Коминтерна, состоявшегося 9 — 25 февраля 1928 г., хотя пленум и подтвердил правильность исключения «троцкистов» из ВКП(б). В апреле 1928 г. Раковский разослал Троцкому и ряду других ссыльных оппозиционеров письмо с анализом тех сдвигов, которые происходили, по его мнению, в высшем эшелоне большевистской власти непосредственно после XV съезда. В нем шла речь о поездке Сталина в Сибирь и возврате к чрезвычайным мерам в деревне, и в этом оппозиция справедливо усмотрела разворот к «левому» курсу ^[832]. Положительно воспринималась оппозиционерами начавшаяся в печати, на партийных собраниях и конференциях критика и бичевание «правых» — Бухарина, Рыкова, Томского и Угланова. Троцкий писал, что «борьба с правым уклоном инсценирована в духе конструктивизма. Прямо-таки мейерхольдовская постановка. Все единогласно и единодушно, полностью и целиком борются против некого злодея П. У. (правый уклон), адрес коего, однако, никому не известен. С правым уклоном борются столь же, и еще более решительно, чем с оппозицией… Чудеса в решете, да и только. Однако за этим конструктивистским маскарадом скрываются серьезнейшие процессы», поскольку даже сам Коля Балаболкин (Бухарин) «по секрету всему свету» сообщал, что его разногласия с объединенной оппозицией были ничтожными по сравнению с теми расхождениями, которые отделяют его группу от сталинцев, в то время как «два мушкетера» (Зиновьев и Каменев), с которыми Бухарин пытается вступить в переговоры, «воздерживаются» от блока с ним, «ожидая за это поощрения от мастера» (Сталина).

В тесной связи с театрализованными спектаклями «самокритики», которые стали ставиться теперь повсеместно, оппозиционеры обращали внимание на еще одну кампанию, развязанную властями, — на раскрытие ряда случаев взяточничества и других форм коррупции, на придание им широкой гласности в прессе, на сообщения, что в наиболее широко распубликованном Смоленском деле и во многих других подобных делах были замешаны руководящие советские и хозяйственные работники (партийные работники пока в основном изображались в честными и бескорыстными) ^[833]. В среде ссыльных шли оживленные дискуссии о том, что же, собственно говоря, имело место: подлинно новый курс или только «левый зигзаг». Смилга в письме Троцкому 4 апреля высказывал мнение, что «нет ничего более ошибочного, как представление о «левом» зигзаге как о последовательном левом курсе», что «левый зигзаг уже находится на ущербе», что речь идет даже о «левой конвульсии». Но обосновывал он свою точку зрения не характером социально-экономических мероприятий властей, а тем, что «нынешние руководители ВКП проводят бешеный террор против большевиков-ленинцев» (то есть оппозиции). В отличие от Смилги Раковский в своем апрельском «циркулярном письме» оппозиционерам полагал, что имел место «левый поворот» (хотя употреблял и термин «зигзаг»). Раковский считал не исключенным поворот партруководства к подлинно «левому курсу». Только при условии такового возможно было в будущем возвращение оппозиционеров в партию, полагал он.