Небо рассекла молния, и сорвались первые капли дождя. Я ускорил шаг, не пытаясь догнать, но приближаясь настолько, чтобы различать запах ее волос в раскаленном перед грозой воздухе. Озон и ядовитый аромат магнолий, у меня мозги плавятся от этого сочетания.
А она вдруг остановилась, как вкопанная, и я вместе с ней.
— Мад… ты видишь это? — спросила вдруг, хватая меня за руку и сплетая пальцы с моими… словно пару минут назад мы не перевернулись в моей тачке, и она не посылала меня к такой-то матери.
Проследил за ее взглядом и увидел раон с ярко-синими цветами на верхушке мыса, его ярко освещал огромный желтый диск полной луны.
— Он не цвел несколько лет. О Боже-е-е, как это красиво.
Найса неожиданно прижалась ко мне всем телом.
— Хочу туда. Немедленно! Идем! — умоляюще заглядывает в глаза.
— С ума сошла? Сейчас дождь польет. Мы там застрянем!
— Боишься? Так и знала, что ты трус.
А сама вырвала руку и понеслась через полев сторону мыса.
— Найса! Твою ж мать! Стой!
Какое там. Бежит, рассекая тонкими руками высокие стебли дикой пшеницы. Только волосы колышутся за спиной шоколадным водопадом. Красивые, густые… их трогать хочется, гладить, запускать в них пальцы. Когда-то в детстве я трогал… точнее, дергал. Так, чтоб слезы из ее глаз брызгали. Потому что нравились они мне… за это я жаждал сделать ей больно. Мне же больно. Пусть и ей будет так же.
— Мадан — тру-у-ус! Боится дождя, грозы и высоты! — ее голос доносится до меня обрывками, и я снова зверею от ярости, а дождь усиливается и уже срывается частыми крупными каплями, падает за воротник на воспаленную кожу.
— Гусеница! Догоню — придушу!
— А ты догони!
Черт бы ее подрал. Я, оказывается, нехило ударился ребрами о руль, и сейчас меня простреливало болью, мешая догнать эту ненормальную. Я видел, как ярким синим пятном сверкает ее майка. Как она взбирается наверх, прыгая через ухабы. Сделал рывок, догоняя, и повалил ее на землю, подминая под себя.
— Сучка! Ненормальная, чокнутая сучка!
Смеется, заливается, глядя мне в глаза… и я чувствую, как меня заражает ее весельем, адски неуместной беззаботностью, отчего ярость становится еще сильнее. А пальцы уже ее волосы с лица убирают, гладят скулы, касаются израненной губы. От мысли, что ей больно, все скручивает внутри. Целовать хочется ранку эту и до хруста ведьму прижимать к себе.
— Помнишь, как мы здесь были в последний раз? — задыхается и в глаза смотрит своими, дьявольскими.
Не помню… ни черта я не помню, потому что дышать становится все труднее от понимания, что она подо мной, и что ее грудь упирается в мою, а ноги раскинуты в стороны, и я лежу между ними, упираясь мгновенно восставшей плотью в ее живот. Кровь бросается в мозг. Всплеском. Бешеным выбросом адреналина и возбуждения. Ее зрачки расширяются, а глаза темнеют… Она чувствует мое состояние, и пальцы впиваются мне в плечи сильнее. Вижу по взгляду, что все поняла… Воздух становится кипятком, и я не могу вдохнуть, чтобы не обжечься. Когда она рядом — всегда так. Между нами потрескивает электричество, а от статики болит кожа.
— Не помню, — перекатываясь на спину и стискивая кулаки до хруста. В мозгах пульсация ненависти к себе за то, что в паху жжет, как раскаленным железом. Не просто хочу ее… у меня мозги отказывают. Надо домой. Немедленно. Просто подняться и бежать от этой ведьмы мелкой… потому что мне кажется, что она специально сводит меня с ума. Тянет в пекло. Нарочно.
Дождь вдруг хлынул вдруг с такой силой, что Найса взвизгнула, а я тут же вскочил с земли, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия, но она уже взбиралась наверх к пещере.
— Куда… твою ж…
— Быстрее. Туда ближе, чем вниз. Промокнем. Предков все равно нет. Вернемся завтра. Дава-а-ай, Мааад. Не трусь.
***
Я развел костер, побросал сухие листья, ветки, куски коры роана и ковырялся там палкой, раздувая пламя, пока она позади меня развешивала свои мокрые вещи на выступающих камнях.
Села рядом, завернутая в мою кожаную куртку, которая успела обсохнуть у огня. А я старался не думать о том, что на Найсе ничего, кроме нее, нет. Смотрел на языки пламени и понимал, что никуда она меня не тянет. Я уже в пекле. Надо уходить. Иначе меня снесет в пропасть. Вот сейчас сломя голову валить отсюда… иначе мы вернемся другими.
— Злишься?
Тронула мои волосы, а я дернулся, избегая прикосновения.
— Да нет. Я просто счастлив, что остался без тачки и что до завтра не попаду домой.
— Конечно, листовки не успел раскидать и шлюхе своей очередной не позвонил. Думаешь, я ничего не знаю?
Резко повернулся к ней, дергая к себе за воротник куртки.
— Лазила в моей комнате, пока меня не было?
— Ты же лазишь в моей… даже когда я там есть. — Глаза блестят и манят. Сильно манят. Так сильно, что мне кажется, я поджариваюсь на своем персональном костре из запретов и понимания насколько, блядь, это неправильно.
— Спать ложись. Ты пьяная.
— Да-а-а. Пьяная. Пиво после текилы пробирает по полной.
— Ты этим гордишься?
Перевел взгляд на ее пухлые губы и снова посмотрел в глаза.
— А ты? Разве не ты хотел, чтобы меня все ненавидели и презирали? Теперь у них появится повод. Гордись, Мадан!
Хотел? Я сам не знаю, чего я хотел. Хотел, чтоб она исчезла, и сдох бы, если бы не чувствовал ее присутствия в доме. Вначале хотел, чтоб ее ненавидели, и в тот же момент мог убить за плохое слово в ее адрес. Чего я хотел потом, когда немного подрос? Ее хотел с того момента, как у меня впервые встал. На нее! Она была первой девчонкой от вида которой начали беситься мои гормоны. Моими первыми фантазиями по ночам, моим первым оргазмом, когда представил ее едва округлившуюся грудь в своей ладони. Всегда хотел. До трясучки и полного безумия. Вот чего я хотел.
— Спать ложись.
Оттолкнул от себя и повернулся к костру, закрывая глаза и медленно выдыхая кипящий кислород.
— Мне холодно здесь. — И голос, совсем как тогда… много лет назад. — Я так не усну.
Обернулся на нее, сидящую у стены в моей куртке. Дрожит. Зуб на зуб не попадает, ноги под себя поджала, влажные волосы блестят от бликов костра, а глаза, как заводь. В них отражается мое персональное пекло.
Примостился рядом, прижимая ее к себе, чувствуя запах волос так близко и невольно зарываясь в них лицом. Она уснула сразу… я по дыханию слышал и видел по ресницам, слегка дрожащим и бросающим тени на щеки. Иногда она приходила ко мне в спальню, когда ей снились кошмары, и ложилась на край моей постели, я делал вид, что сплю… Она уходила рано утром, а я зарывался лицом в ее подушку и яростно онанировал на ее запах.