Декабристы - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 86

Красовский был очень близким, семейным другом Закревского — например, в 1821 году, когда и сам Закревский, и его жена тяжело заболели, он специально приехал в столицу, чтобы ухаживать за ними. Закревский уговаривал друга не оставлять службу и искал для него должность, не требующую присутствия в войсках, в частности, предлагал ему стать генерал-полицмейстером 2-й армии со штабом в Тульчине; однако Красовский отказался . В мае 1823 года он был назначен начальником штаба 4-го корпуса, но сразу после падения Волконского и Закревского снова стал проситься в отставку. В ноябре того же года он писал Дибичу: «При самом возобновлении трудов, сопряженных со службою, я опять начал чувствовать самые жестокие болезненные припадки от раны в правом боку… в горестном положении моем приемлю смелость Ваше высокопревосходительство убедительнейшее просить… снисхождения позволением Вашим и ходатайством о увольнении меня от службы» . Просьбу поддержал тогдашний командир корпуса Раевский.

В 1824 году военные власти решали вопрос, в какой форме следует дать возможность Красовскому заниматься поправкой здоровья. Император, ценивший генерала, «высочайше повелеть соизволил… вместо увольнения генерал-майора Красовского вовсе от службы отпустить его в отпуск до излечения ран с произвождением жалованья». Конкретизируя высочайшее распоряжение, Дибич сообщил начальнику штаба, что тот может ехать в столицу «для совета с медиками для лечения своей болезни» .

Настаивая на назначении Трубецкого на должность дежурного штаб-офицера, Дибич понимал, что для старшего адъютанта должность эта временная. В случае отсутствия Красовского полковник Трубецкой должен будет исполнять его обязанности. Так и произошло: уезжая в июне 1825 года из Киева, Красовский спокойно передал дела дежурному штаб-офицеру, с которым у него сразу сложились доверительные отношения . Таким образом, есть все основания полагать, что, не случись восстания 14 декабря, Трубецкого ожидали скорое повышение по службе и, возможно, генеральский чин.

В 1825 году в руках Трубецкого сконцентрировалась немалая власть — прежде всего полицейская, причем не только над войсками 4-го корпуса, но и над городом. Принимая назначение в Киев, Трубецкой не потерял и должность старшего адъютанта Главного штаба, а потому был практически независим от киевских властей и мог сообщать обо всём напрямую в Петербург, Дибичу и Потапову. Полномочия Трубецкого во многом пересеклись с полномочиями Эртеля.

В начале своей деятельности в Киеве генерал-полицмейстер сетовал, что ни среди киевских полицейских, ни в 4-м корпусе нет «надежного чиновника», который мог бы помочь ему проводить следствие . Очевидно, что в 1825 году такой «чиновник» нашелся — и им оказался князь Трубецкой. Как видно, например, из дел по корчемству, Трубецкой активно помогал Эртелю в расследовании.

Правда, полицейская деятельность Трубецкого чуть не была сорвана. После высылки из Петербурга в Киеве появился Олизар. Доверчивый и пылкий граф принялся с благодарностью рассказывать о Трубецком, предупредившем его о петербургской слежке. «В бытность мою в Киеве я узнал от Бестужева (Михаила Бестужева-Рюмина. — О. К.), что Олизархвалился мной, что я ему оказал услугу и что сие доведено было до сведения общества в Варшаве… на поступке сем основались, чтоб удостоверить членов Польского общества, что члены русского помогают полякам». Именно поэтому Трубецкой счел невозможным возобновить в Киеве знакомство с Олизаром .

Стоит, однако, отметить, что информация, привезенная из столицы Олизаром, по-видимому, из круга заговорщиков всё же не вышла. Дежурный штаб-офицер, разделивший с Эрте-лем полицейские труды, остался вне подозрений.

Трубецкой, конечно же, сделал всё, чтобы спасти от разгрома Васильковскую управу и вывести из-под удара ее руководителя. Каким конкретно образом князь смог это сделать, исследователи, наверное, уже никогда не узнают. Но в одном из своих «оправдательных» рапортов в конце декабря 1825 года командир корпуса Щербатов утверждал: «Все сведения, полученные мною как от начальника корпусного штаба генерал-майора Красовского… так и от здешнего губернатора Ковалева, удостоверили меня, что как в войске, так и в городе не замечено никаких собраний, ни разговоров, сумнению подлежащих» .

Восьмого апреля 1825 года 58-летний Эртель умер. Смерть его была загадочной: чувствуя лихорадку, он тем не менее отправился на Пасху в штаб 1-й армии и скончался по приезде в Могилев. Вне зависимости от того, была ли эта смерть естественной или насильственной, она сыграла на руку Трубецкому (кстати, в его киевской квартире при обыске была найдена банка с мышьяком ).

Следственные дела, которые Эртель не успел довести до конца, после его смерти перешли в руки дежурного штаб-офицера 4-го корпуса. Так, с июня 1825 года Трубецкой фактически руководил разбирательством по корчемству, давал предписания соответствующей военно-судной комиссии, получал от нее копии допросов арестованных и т. п. Расследование же дел «неблагонадежных» картежников, поляков и масонов во второй половине года странным образом вообще остановилось.

Заговорщики же после смерти Эртеля могли действовать, никого не опасаясь. Осенью 1825 года Трубецкой и Сергей Муравьев-Апостол составили совместный план революционного переворота, согласно которому следовало «начинать действие, не пропуская 1826-й год». «В случае успеха в действиях» следовало «вверить времянное правление Северному обществу, а войски собрать в двух лагерях, одном под Киевом, под начальством Пестеля, другом под Москвою». Одновременно должно было начаться восстание в Петербурге .

В ноябре Трубецкой приехал в столицу в краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам: его шурин, корнет лейб-гвардии Конного полка Владимир Лаваль, проигравшись в карты, покончил жизнь самоубийством . Собственно, целью поездки князя в столицу было свидание с убитыми горем родителями жены. Однако в Петербурге Трубецкой услышал о смерти Александра I — и решил дождаться развязки событий.

Девятнадцатого декабря 1825 года командующий 1-й армией Остен-Сакен узнал о восстании на Сенатской площади, что называется, из первых рук — в Могилев из столицы вернулся начальник армейского штаба Карл Толь, не только ставший свидетелем восстания, но и принимавший участие в первых допросах арестованных, в частности Трубецкого.

Основываясь на рассказе Толя и собранных Эртелем сведениях, Остен-Сакен в письме князю Щербатову поведал, что с помощью «секретного разведывания» «обнаружено было существование тайного союза в Киеве», цель которого, «по основательному подозрению, клонилась к ниспровержению законной императорской власти»: «Сомнения сии оправдались ныне совершенно. Союз обнаружен и часть сообщников созналась. Остается теперь открыть весь круг преступного общества сего». Командиру корпуса был передан личный приказ нового императора — «принять самые деятельные, но осторожные меры к открытию дальнейших отраслей сего союза, части коего существуют точно в 4-м пехотном корпусе». Остен-Сакен также сообщил Щербатову об аресте его подчиненного: «Сколь мало можно верить в нынешнее время окружающим, это показывает дежурный штаб-офицер вверенного Вам корпуса князь Трубецкой, один из главных участников заговора, который, будучи изобличен, пав к стопам государя, сам во всём сознался и теперь содержится в крепости впредь до окончания дела» .