Декабристы - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 35

Спустя несколько месяцев Волконский попал в Тульчин, в штаб 2-й армии. Там произошло его знакомство с Павлом Пестелем. «Общие мечты, общие убеждения скоро сблизили меня с этим человеком и вродили между нами тесную дружескую связь, которая имела исходом вступление мое в основанное еще за несколько лет перед этим тайное общество», — писал Волконский в мемуарах . Формально же его принял в тайное общество генерал-майор М. И. Фонвизин .

В показаниях на следствии Сергей Волконский утверждал, что первые либеральные идеи зародились у него в 1813 году, когда он в составе русской армии проходил по Германии и общался «с разными частными лицами тех мест, где находился» , а укрепились в 1814 и 1815 годах, когда он побывал в Лондоне и Париже. На этот раз в кругу его общения оказались мадам де Сталь, Бенжамен Констан ^[3], члены английской оппозиции.

Конечно, князь был прав в том, что в послевоенной Европе либеральные идеи были столь широко распространены, что мало кто из молодых русских офицеров не проникся ими. Сочувствие этим идеям сквозит, например, в послевоенных письмах Волконского его другу П. Д. Киселеву. В письме от 31 марта 1815 года, описывая наполеоновские Сто дней, он замечает: «Доктрина, которую проповедует Бонапарт, это — доктрина учредительного собрания; пусть только он сдержит то, что он обещает, и он утвержден навеки на своем троне»; «Бонапарт, ставший во главе якобинской партии, гораздо сильнее, чем это предполагают; только после того, как хорошо приготовятся, можно начинать войну, которую против него вести с упорством, потому что — вы увидите, что если война будет, то она должна сделаться народной войной» .

Однако от общих рассуждений о Бурбонах, Бонапарте и судьбах мировой истории весьма далеко до революционного образа мыслей и тем более образа действий. Кроме того, как видно из этого же письма, главным «либералом» для будущего декабриста в 1815 году был император Александр I: «Либеральные идеи, которые он провозглашает и которые он стремится утвердить в своих государствах, должны заставить уважать и любить его как государя и как человека» . И нет документов, свидетельствующих о том, что к 1819 году мнение Волконского о «либерализме» русского монарха изменилось.

Скорее всего, в заговор Волконского привели не либеральные идеи.

К началу 1820-х годов «гусарство», которым Волконский очень дорожил на первых этапах своей карьеры, стало массовым и из «чудачества» превратилось в поведенческий штамп, едва ли не в норму. Князь стал искать себе новое поприще, чтобы выделиться, вступил в масоны — но, кажется, деятельность «вольного каменщика» не удовлетворила его. Впоследствии Волконский утверждал, что вся его жизнь до заговора была совершенно бесцветной и ничем не отличалась от жизни большинства его «сослуживцев, однолеток: много пустого, ничего дельного» .

В тайном же обществе князь обретал иной способ, говоря словами Ю. М. Лотмана, «найти свою судьбу». Способ этот, гораздо более опасный, чем «удаль и молодечество», был более достоин истинного сына отечества. «Вступление мое в члены тайного общества было принято радушно прочими членами, и я с тех пор стал ревностным членом оного, и скажу по совести, что я в собственных моих глазах понял, что вступил на благородную стезю деятельности гражданской», — писал Волконский в мемуарах .

С начала 1820 года в генерале происходит разительная перемена: он перестает быть «шалуном» и «повесой», отказывается от идеи заграничного путешествия и, получив в 1821 году под свою команду 1-ю бригаду 19-й пехотной дивизии 2-й армии, безропотно принимает новое назначение и уезжает на место службы — в глухой украинский город Умань. Теперь его самолюбие не задевает даже тот очевидный факт, что назначение командиром пехотной бригады — явное карьерное понижение, поскольку служба в кавалерии была гораздо более престижной, чем в пехоте. В 1823 году, согласно мемуарам Волконского, император уже выражал «удовольствие» по поводу того, что «мсье Серж» «остепенился», «сошел с дурного пути» .

В личной жизни Сергея Волконского тоже происходят перемены — «блядовство» и традиционное светское женолюбие уступают место серьезным чувствам. В 1824 году он делает предложение Марии Николаевне Раевской, дочери прославленного генерала, героя 1812 года. «Ходатайствовать» за него перед родителями невесты Волконский попросил Михаила Орлова, к тому времени уже женатого на старшей дочери Раевского Екатерине. При этом князь, по его собственным словам, «положительно высказал Орлову, что если известные ему мои сношения и участие в тайном обществе помеха к получению руки той, у которой я просил согласия на это, то, хотя скрепясь сердцем, я лучше откажусь от этого счастья, нежели изменю политическим моим убеждениям и долгу к пользе отечества» . Генерал Раевский несколько месяцев думал, но в конце концов дал согласие на брак.

Свадьба состоялась 11 января 1825 года в Киеве; посажёным отцом жениха был его брат Николай Репнин, шафером — Павел Пестель. Впоследствии Репнин утверждал: за час до венчания Волконский внезапно уехал — и «был в отлучке не более четверти часа». «Я спросил его, — писал Репнин, — куда? — Он: надобно съездить к Пестелю. — Я: что за вздор, я пошлю за ним, ведь шафер у посаженого отца адъютант в день свадьбы. — Он: нет, братец, непременно должно съездить. Сейчас буду назад». Репнин был уверен: его брат в день свадьбы под нажимом Пестеля «учинил подписку» в верности идеям «шайки Южного союза» .

Впрочем, современные исследователи не склонны верить в существование подобной подписки: Пестелю, конечно, вполне хватило бы и честного слова друга. Не заслуживает доверия и легенда, что Раевский добился от зятя противоположной подписки — что тот выйдет из тайного общества . Видимо, для Волконского действительно легче было бы отказаться от личного счастья, чем пожертвовать с таким трудом обретенной «самостью».

Вступив в заговор, генерал-майор Сергей Волконский, которому к тому времени уже исполнился 31 год, полностью попал под обаяние и под власть адъютанта главнокомандующего 2-й армией 26-летнего ротмистра Павла Пестеля. В момент знакомства с Волконским Пестель — руководитель Тульчинской управы Союза благоденствия, а с 1821 года — признанный лидер Южного общества, председатель руководившей обществом Директории. Вместе с Пестелем Волконский начал готовить военную революцию в России.

Между тем, активно участвуя в заговоре, Волконский не имел никаких «личных видов». Если бы революция победила, сам князь ничего бы не выиграл. В новой российской республике он, конечно, никогда не достиг бы верховной власти, не стал бы ни военным диктатором, ни демократическим президентом. Он мог рассчитывать на военную карьеру: стать полным генералом, командующим армией, генерал-губернатором или, например, военным министром. Однако всех этих должностей он мог достичь и без всякого заговора и связанного с ним смертельного риска, просто терпеливо служа.

Более того, если бы революция победила, Волконский мог многое потерять. Князь был крупным помещиком: на момент ареста в 1826 году он владел десятью тысячами десятин земли в Таврической губернии; не меньшее, если не большее количество земли имелось у него в Нижегородской и Ярославской губерниях. В его нижегородском и ярославском имениях числилось более двух тысяч крепостных душ . Крупными состояниями владели и его мать и братья. Согласно же «Русской Правде» Пестеля, в обязанность новой власти входило отобрать у помещиков, имеющих больше десяти тысяч десятин, «половину земли без всякого возмездия» . Кроме того, после революции все крестьяне, в том числе и принадлежавшие участникам заговора, стали бы свободными.