Декабристы - читать онлайн книгу. Автор: Оксана Киянская cтр.№ 101

Щербатов отказался выполнить прямой приказ главнокомандующего 1-й армией — не вывел 4-й корпус против мятежников. Все шесть дней восстания между Васильковом и Киевом не было правительственных войск, Муравьеву был открыт путь на Киев, и поход туда был для него единственной возможностью избежать быстрого разгрома. Однако руководитель восстания этого не знал. После того как Мозалевский не вернулся в полк к назначенному сроку, подполковник принял решение на Киев не идти.

«2 января, не имея никаких известий о Мозалевском и заключив из сего, что он взят или в Киеве, куда, следственно, мне идти не надобно… я решился двинуться на Белую Церковь, где предполагал, что меня не ожидают, и где надеялся не встретить артиллерии», — показывал Сергей Муравьев на следствии . Не доходя нескольких километров до Белой Церкви, Муравьев узнал, что войска, на поддержку которых он надеялся, из этого местечка выведены, — и отдал приказ идти на Житомир.

Расчеты Сергея Муравьева-Апостола не оправдались: и возле Белой Церкви, и на дороге к Житомиру его уже «ожидали». Командир 3-го пехотного корпуса генерал-лейтенант Рот вывел против мятежников ббльшую часть своих солдат. Если на Сенатской площади с восставшими вели переговоры о мирной сдаче оружия, то в данном случае действовало предписание начальника штаба 1-й армии генерала Карла Толя: «Сила оружия должна быть употреблена без всяких переговоров: происшествие 14-го числа в Петербурге, коему я был свидетель, лучшим служит для нас примером» .

В непосредственном военном столкновении с черниговцами 3 января 1826 года участвовал отряд под командованием генерал-майора Федора Гейсмара, состоявший из трех эскадронов гусар и 5-й конноартиллерийской роты. «Южный бунт» был подавлен быстро и жестко.

Сергей Муравьев-Апостол рассказал на следствии: «Между деревнями Устимовкою и Королевкою был встречен отрядом генерала Гейсмара, я привел роты, мною водимые, в порядок, приказал солдатам не стрелять, а идти прямо на пушки, и двинулся вперед со всеми остававшимися офицерами. Солдаты следовали нашему движению, пока попавшая мне в голову картечь не повергла меня без чувств на землю. Когда же я пришел в себя, нашел баталион совершенно расстроенным и был захвачен самыми солдатами в то время, когда хотел сесть верхом, чтобы стараться собрать их; захватившие меня солдаты привели меня и Бестужева к Мариупольскому эскадрону, куда вскоре привели и брата и остальных офицеров» .

Нарисованную Сергеем Муравьевым картину разгрома дополняют показания Матвея: «Брат Сергей упал, ранен[н]ый в голову. Брату моему Ипполиту раздробило левую руку; я пошел, чтобы сыскать, нет ли какого-либо фельдшера, чтобы перевязать их, но тут же эскадрон наехал в хвост колонны. Гусары кричали солдатам: “бросайте ружья”, что они очень охотно делали. Не было ни одного выстрела из ружья. Я уже нашел брата моего Сергея окруженного гусарами, и мне тут сказали, что Ипполит после был убит». В воспоминаниях Матвей уточнил: «Ипполит, полагая, что брат убит, застрелился из пистолета» .

На самом же деле Ипполит, тяжело раненный в руку картечным выстрелом, покончил с собой не в результате стихийного порыва, увидев, что Сергей упал с лошади, и решив, что брат убит. О своем возможном самоубийстве он, по-видимому, думал с того момента, как присоединился к восставшему полку. Согласно сделанным в Петропавловской крепости записям Матвея, вечером 2 января, когда разгром мятежников уже не вызывал сомнений, Ипполит вел с ним «продолжительный разговор… о судьбе человека». Матвей опять просил брата уехать, объясняя, что в ином случае его ждет долгий тюремный срок. Но прапорщик «успокаивал брата, уверяя его, что, оставшись с ними, он наверное не попадет в тюрьму» . По-видимому, он уже решил сам определить свою судьбу, не дожидаясь, пока победители это сделают за него, а Матвей просто не сумел понять его признание.

Мы, вероятно, никогда до конца не узнаем мотивы, по которым Ипполит Муравьев-Апостол свел счеты с жизнью. Но нельзя исключить, что среди них было и осознание юным прапорщиком собственной вины за поражение южного восстания.

«На другой день, когда нас отправили в Белую Церковь, майор, который нас конвоировал (он был Мариупольского полка), по моей просьбе позволил мне проститься с Ипполитом; я его нашел: он лежал, раздетый и брошенный, в сенях малороссийской хаты» — таков финал жизни Ипполита Муравьева в изложении его брата Матвея .

Девятого января 1826 года, когда в столицу пришло известие о подавлении восстания Черниговского полка, Трубецкой получил от следствия вопросы: «Кто дал прапорщику квартирмейстерской части Ипполиту Муравьеву-Апостолу прокламации, которые он из Петербурга отвез к Сергею Муравьеву-Апостолу? Кто составил их и какого они содержания?» Князь отвечал: «Я ничего не знаю о сей прокламации и в первый раз о ней слышу. Я уже показывал, что я дал ему к брату его письмо на французском языке, о котором уже я был спрашивай в Комитете, а что он еще получал и от кого, мне неизвестно» .

Опираясь на показания прапорщика Мозалевского от 2 января, согласно которым Ипполит приехал в Васильков до молебна на площади, следователи хотели знать, не был ли Трубецкой автором прочитанного после его приезда «Православного катехизиса». Князь отвечал отрицательно и в данном случае говорил правду. Однако 9 января он понял: Ипполит Муравьев-Апостол всё же доехал до брата, но, поскольку следствие располагает какими-то сведениями об этой поездке помимо тех, которые сообщил он сам, значит, Сергею Муравьеву-Апостолу выполнить их совместный план не удалось. Судьба Трубецкого теперь напрямую зависела от того, как будет вести себя на следствии руководитель южного восстания.

Сергей Муравьев-Апостол избрал на следствии тактику, разительно отличавшуюся от линии поведения Трубецкого: он не «запирался», не строил логически выверенных концепций заговора и не пытался спасать свою жизнь, поскольку в данном случае это не представлялось возможным. На следствии он правдиво отвечал на вопросы, но старался при этом выгородить как можно больше людей, обойти молчанием особо опасные эпизоды, в частности, связанные с командировкой Мозалевского.

Всю ответственность за восстание он брал на себя, утверждая, что «возмутил» Черниговский полк без помощи кого бы то ни было и поэтому «никаких фамилий чиновников военного звания или частных лиц», помогавших ему организовать восстание, назвать не может . Имени Трубецкого в связи с восстанием на юге Сергей Муравьев-Апостол не произнес ни разу, как не упомянул и брата Ипполита.

В позднейших мемуарах Трубецкой обмолвился: «Сидя в своем номере равелина, я дивился, что не имею вопросов о членах общества на юге» . По-видимому, он ждал от Муравьева-Апостола откровенных показаний о своей роли в событиях на Украине. Но поскольку вопросов об этом ему не задавали, он начал менять выстроенную в первых показаниях стройную «югоцентричную» концепцию заговора. Задача князя состояла теперь в том, чтобы не дать следствию вскрыть его киевские контакты; тогда вся его конспиративная деятельность была бы сведена к участию в подготовке северного восстания.

Из его показаний уходит мотив противостояния «порочного» Пестеля и «мирного» Сергея Муравьева, а главным антигероем вместо Пестеля становится Кондратий Рылеев, якобы затянувший колеблющегося Трубецкого в сомнительное предприятие. Согласно показаниям князя, все «решительные» распоряжения исходили накануне 14 декабря от Рылеева, он же, напротив, выступал едва ли не союзником будущего императора в среде заговорщиков. Комментируя свое неудавшееся диктаторство, Трубецкой отмечал: «Если мне почитать себя диктатором, как мне то было объявлено, то я должен полагать, что во всех отношениях должна была исполняться моя воля. Если же другие члены между собою положили что-либо к исполнению, то я уже не диктатор» .