К этому времени дня бо́льшая часть бассейна и половина зоны отдыха находились в тени, так что все лежаки передвинули на одну сторону. Следы отдыхавшей компании: брошенные полотенца, лиф от купальника, лежавший на земле словно змея, бутылка из-под вина, пустые стаканчики, засунутые в горшки с лавандой, ведерко с тающим мороженым.
Но осталось всего два человека, и они оба уставились на меня.
– Добрый день, Верити, – поздоровался Том.
Он сидел на краю одного из лежаков, спиной ко мне, неловко повернув голову. На нем были только плавки, и я увидела верх его межъягодичной складки.
– Привет, – кивнула Пиппа. – Как дела?
Она лежала на соседнем лежаке всего в нескольких сантиметрах от Тома. У нее были обнаженные плечи и бледные длинные ноги. Она едва шевельнулась.
Я могла бы повернуться и уйти через ту же калитку. Инстинктивное желание – спасаться бегством. Но поступив так, я бы усугубила интимность происходящего. Я им помешала. В этом я не сомневалась. Увидев меня, они замолчали, и я осознала, что разговаривали они тихими голосами о чем-то личном. Уголком глаза я видела блеск воды, бездонные глубины. За бассейном рос еще ряд смертоносных деревьев. Сонная оса ползла по мороженому. Но Пиппа заговорила со мной, и у меня не было выбора, кроме как сделать шаг вперед. Том поднялся на ноги, и только тогда я смогла рассмотреть женщину: лямка малинового купальника опущена, она кормила ребенка.
Том сделал два шага к бассейну и с легким всплеском, практически беззвучным дрожанием воды, соскользнул в него. Потом над водой появилась его голова, он подплыл к бортику и положил подбородок на скрещенные руки, глядя на Пиппу.
Я понятия не имела, что мне делать. Шла медленно, словно вышла подышать и случайно сюда забрела. Я вздохнула, пытаясь показать, что мне нравится вид, нравится день. Я старалась не смотреть на Пиппу, но чувствовала, что ее лицо поднято вверх, и была уверена, что она смотрит на меня.
– Вот, пожалуйста, – сказала она. – Тут еще несколько.
Осторожно спустив правую ногу с лежака, она ступней вытолкнула что-то из-под него. Затем, продолжая держать ребенка на сгибе локтя, запустила под лежак свободную руку. Ее волосы соскользнули на один бок, обнажив длинную белую шею, а она все пыталась дотянуться до миски, засунутой слишком далеко.
– Да, конечно, – сказала я, быстро подходя к ней. – Я отнесу все это в кухню.
– О, правда? Спасибо огромное. Вы так любезны! – Она была так довольна собой за доброе отношение к прислуге. Ее рука продолжала ощупывать пустое пространство, как вдруг она вскрикнула. Ее тело резко наклонилось вперед, ребенок оторвался от груди. – Ой! Ой!
– Что, что? – Том вылез из бассейна.
– Идиот! Как раз когда я… – Она вроде начала смеяться, но потом ее лицо исказила мука. – Вообще-то… Ой!
Пиппа встала, размахивая рукой, то подносила ее ко рту, то отводила в сторону, взволнованно переступала с ноги на ногу. В другой руке она все еще держала ребенка, но не прижимала к себе, и он начал издавать тихие сердитые крики, запрокинув голову.
Теперь Том стоял рядом с ней.
– С тобой все в порядке?
Пиппа внимательно смотрела на кожу между большим и указательным пальцами.
– Меня укусили. Черт, это была оса или пчела? У меня аллергия.
– Я не знаю.
Его мокрые плавки прилипли к ягодицам. Эластичный пояс оставил красные следы на коже.
– Мне нужен шприц с адреналином, – сказала Пиппа с ноткой истерики в голосе. – Он у меня в сумке. Где моя сумка? Рики!!!
– Может здесь? – Том заглянул под лежак. – Нет. Где она?
Голова Пиппы начала делать странные судорожные движения, но она пыталась взять себя в руки. Ее взгляд метнулись ко мне, потом к Тому, все еще сидящему на земле, и обратно ко мне. Я сделала шаг вперед. Теперь она паниковала по-настоящему. Я решила, погладить ее по руке. Ребенок плакал громче и настойчивее, и когда я подошла к Пиппе, она сунула его мне.
– Вы можете его подержать?
В моих руках, откуда ни возьмись, появился младенец – кожа, плоть и кости. Не спеленутый кокон, а лишь слегка укрытый куском муслина. Его руки и ноги были крошечными и морщинистыми, как у старика. Личико было словно помято, глазки закрыты, беззубый ротик распахнут, подбородок дрожал. Никто не обращал на меня внимания, а я стояла и держала это кричащее существо, такое ценное для родителей. Я понятия не имела, что с ним делать, – задыхалась и дрожала, осознавая свою неприспособленность для такой задачи. Том вскочил и поспешил за Пиппой, которая была уже у калитки. Они оба звали Рики, и я слышала, как Рики кричит в ответ. Топот ног, движение, активность – но за калиткой. В доме громко хлопнула дверь. Но здесь у бассейна оставались только я и младенец, который теперь орал и извивался, удержать его было невозможно несмотря на то, что он вроде был маленьким и хрупким. Теперь он не казался мне единым целым – нечто распадающееся на множество дергающихся и трясущихся частей, каждая конечность двигалась сама по себе, и головкой он бился о мою грудь. Пахло кислым молоком и хлоркой, а рядом со мной опасно блестела вода. Я пыталась стоять неподвижно, прижать головку ребенка к себе, но он все время ею дергал, выворачивался. Я начала переминаться с ноги на ногу, прижимая его голову рукой, чувствовала пушок волос. Мой большой палец коснулся мягкого участка в центре черепа – ужасной пульсирующей бездны родничка. Тогда я ощутила не просто стресс, обычную панику, которую плачущий ребенок внушает всем вокруг – например, в автобусе или в очереди на почту, – а необычно сильную физическую реакцию: волну тошноты.
– Давайте я его возьму.
Чьи-то руки забрали у меня ребенка, ловко подхватили кусок муслина с земли и снова замотали вокруг него. Я не знаю, что происходило дальше, но крики младенца постепенно прекратились, перейдя в икоту.
Но было слишком поздно. Слишком поздно для меня. Я стояла коленями на камнях, прижавшись лицом к синтетической ткани лежака. И я не могла поднять голову, даже когда Эйлса стала хлопать меня по спине, уговаривая присесть и сделать глоток воды. В какой-то момент мне стало лучше, но я все еще не могла поднять голову – мне стало стыдно за свое поведение, чувство унижения взяло верх, и казалось, что лучше спрятать лицо.
Позже все согласились, что у меня случился «внезапный эпизод». Эту формулировку выбрала Эйлса, и она подходила идеально: милосердно комичная и достаточно расплывчатая, способная покрыть множество грехов. Это было лучше, чем моя версия – «отказали ноги». Эту фразу используют медики, в случаях как с моей матерью, для описания ухудшения здоровья пожилых. Эйлса хотела вызвать врача – она вспомнила, как я задыхалась во время нашей прогулки, – но я заверила ее, что со мной все в порядке и пообещала сходить к терапевту. Том посмотрел на меня со странным прищуром. Он что-то прошептал на ухо Далиле, а потом сделал жест рукой – мол, я регулярно прикладываюсь к бутылке.